За последний месяц в жизни Шона Кессиди произошли весьма кардинальные перемены. Он успел распрощаться с мечтой изучать фауну Карибского моря, пожить в штаб-квартире ЦРУ и чуть не умереть за это время, начать спокойно относиться к периодическому присутствию чужого голоса в своей голове, а также привыкнуть не пользоваться железной посудой, варить кофе по просьбе сонного синего инопланетянина, помогать Хэнку тушить создаваемые им же локальные пожары, пятнадцать минут добираться из спальни до столовой и пользоваться просто баснословно дорогими вещами вроде стульев девятнадцатого века и сервизов из китайского фарфора. В особняке Ксавьера, где они теперь жили, вообще сложно было найти предмет, которому было бы меньше хотя бы двадцати лет. Профессор признавался, что никогда особо не занимался обустройством своего дома, а его мать с ума сходила по антикварным и просто старинным вещам. Шон думал, что он будет больше удивляться своему новому месту жизни, наводившему его на смутные мысли о туманном Альбионе (и именно поэтому занимавшему девять листов в его альбоме), но необходимость привести эту здоровенную махину в пригодный для проживания вид и бесконечный процесс уборки как-то очень быстро примирили его с с тем, что они живут в едва ли не самом старом здании всей округи.
Распорядок дня установился как-то сам собой. Львиная доля времени уделялась тренировкам, на которых потомок гордых ирландцев отчаянно пытался придумать, что еще можно делать с его способностью, кроме как бить стекла и оглушать людей. В свободные часы же он либо смотрел, как тренируются другие, либо читал что-нибудь из обширной библиотеки Чарльза, либо, что происходило чаще всего, занимал любую плоскую поверхность с целью что-нибудь нарисовать.
Как-то так вышло, что о своем увлечении он особо не распространялся. В школе ему пришлось столкнуться с тем, что одноклассники считали рисование не мужским занятием и частенько подкалывали его по этому поводу, в связи с чем горе-художник решил не выставлять себя в худшем свете еще и среди своих собратьев-мутантов (кажется, так Леншерр их называл?). О том, что Шон Кессиди может часами с энтузиазмом что-то чиркать на листе бумаги или же пойти на крышу в четыре часа утра для того, чтобы красиво изобразить рассвет, знали только двое: Алекс, который некоторое время жил с ним в одной комнате и потому успел побывать моделью и вдохновением для чужих художественных изысканий, и Хэнк, который увидел его с альбомом совершенно случайно и вместо того, чтобы смеяться, попросил нарисовать пару эскизов каких-то его научных штук. Эскизы, понятное дело, по большей части не получились, потому что с техникой Шон дела почти никогда не имел, но зато за время его попыток понять непонятное МакКой обзавелся заинтересованным, хотя и необразованным слушателем, а Шон - базовыми знаниями аэродинамики и целой кучей папок, которые Генри ему вручил, когда Кессиди в очередной раз смахнул на пол и рассыпал по всей комнате листы с набросками (была у него дурная привычка вырывать их из альбомов). Папки пришлись очень кстати, потому что Шон любил, когда его рисунки были рассортированы и аккуратно разложены в нужных местах.
Так что одним приятным солнечным утром Шон Кессиди сидел в гостиной, обложившись теми самыми папками, и раскладывал свои наброски, эскизы и уже совсем готовые работы на несколько неравных кучек. Он уже заканчивал, и большинство папок были заполнены и подписаны: в них Шон разложил рисунки из до-мутанского периода - ему казалось, что так будет правильнее и логичнее. Оставалось всего три стопки, с которыми он как раз и закачивал.
Стопка первая, самая маленькая, состояла из незаконченных работ, которые Шон собирался дорисовать. В ней наличествовали: недопокрашенная Рейвен, безлицый Хэнк и два Уестчестерских пейзажа, один из которых он начал как раз сегодня на крыше особняка.
Вторая стопка отправилась в папку, подписанную буквой "F" - законченные работы. Там были портреты, интерьеры, морские виды, Хэнк вниз головой и даже весьма удачная зарисовка с Алексом, красными обручами и безголовой статуей какого-то ЦРУшника, которую - зарисовку, не статую - Шон все собирался перерисовать на А3.
Третья же стопка, по объему бывшая в полтора раза больше двух других, вместе взятых, состояла из тех работ, которые нормальные люди обычно выкидывают: ненужных набросков и неудачных рисунков. Шон, однако, хранил их едва ли не с большей осторожностью, чем папки с буквой "F": в том, что касалось карандашей и красок, он был слегка перфекционистом, и не мог просто так оставить какой-то не получившийся рисунок, не попытавшись его переделать.
Возможно именно поэтому рассматривать неудачное всегда было интереснее, чем то, что получилось хорошо. Не скетчи с коралловыми рифами и неестественными тенями или специфической архитектурой особняка и заваленной перспективой, - нет, это как раз было скучно, - а, например, эскиз полуголого Алекса Саммерса. Чистовая, аккуратная, красиво раскрашенная версия Алекса без майки лежала среди готовых работ, но листик с наброском был дорог Шону в первую очередь из-за своей истории. Когда Кессиди попросил соседа попозировать для полу-обнаженки, Саммерс просьбу истолковал превратно и понес какую-то полную чушь про Оскара Уальда, портрет Дориана Грея, извращенцев и то, что он  совсем не такой, не-не-не. Шон сначала минут десять возмущенно втолковывал необразованному другу, что "Портрет Дориана Грея" - это книга, и вовсе даже не извращенная, а очень интересная и с глубоким смыслом, а потом еще пять - пытался сквозь смех объяснить, что ему просто раньше рисовать с натуры доводилось только себя, и он решил не упускать возможность попробовать что-то новенькое, и вообще, кто еще тут после этого извращенец. В итоге, разумеется, Хавока он все-таки уговорил, но про эту историю тот ему потом напоминал почти неделю.
Или вот на обратной стороне Рейвен с перекосившимся лицом (лениться и забывать про построения - плохо!) были скорее обозначены, чем нарисованы профессор и Эрик Леншерр в одной кровати. Когда Энжел, портреты которой он намеренно "забыл" в ЦРУ, рассказала ему историю со стриптизом и платьем, Шон хохотал так, что чуть не свалился с дивана. Энжел ушла с Сабастьяном-чтоб-он-провалился-Шоу, и превращать неаккуратный скетчик в портрет стало незачем, но история про неординарное чувство юмора серьезного и благоразумного профессора осталась в памяти - и, пожалуй, только в памяти, потому что Ксавье с Леншерром были именно что едва намечены, и на них без подсказки и мысленного усилия было сложно разглядеть какую-либо одежду ("- Нет, ты все-таки очень, очень странный. Почему они голые?! - Саммерс, ты идиот? Они не голые, они набросок!!").
Собственно, большую часть альбома занимали как раз эти два мутанта. Почему-то они Кессиди не удавались не то, что с первого - с десятого раза. Хорошие, правильные портреты должны были быть похожи на живых людей; с этими же всегда получалось, что он обязательно что-нибудь упускал. Шон что только не делал: наблюдал, анализировал, расспрашивал Рейвен - все равно выходило плохо. И если профессор в многочисленных нарисованных вариациях был хотя бы отдаленно похож на себя настоящего, то похожего на помесь профессионального киллера с Джеймсом Бондом Леншерра Шон рисовал в таких количествах, что Саммерс называл его одержимым металлическими демонами. Эрик Леншерр на тренировке, Эрик Леншерр с профессором на балконе, Эрик Леншерр с акульей улыбкой, Эрик Леншерр и профессор спорят, Эрик Леншерр с закрытыми глазами (эксклюзив, однако), Эрик Леншерр и профессор играют в шахматы, Эрик Леншерр держит пистолет... Неправильными Эриками можно было бы обклеить стену в небольшой комнате, а Шон продолжал наблюдать, пока никто не видит - и все равно никак не мог поймать и отразить на бумаге оттенок металла чужой радужки, особое выражение глаз, подтекст наглой ухмылки и уверенную манеру держаться. Алекс, возможно, был прав: его недо-перфекционизм начинал превращаться в настоящую манию.
Дверь в гостиную заскрипела. Шон с невнятным чертыхением дернулся и попытался закрыть своим телом богатое собрание Эриков и Чарльзов, но увидел Хэнка, слегка расслабился и с чувством возмутился:
- Тьфу на тебя! Ты чего людей пугаешь?
- Извини, я не специально, - отозвался Генри, с интересом рассматривая цветной бумажный хаос вокруг Шона, - ну и производительность у тебя!
- Тут большая часть рисунков старая, как здешняя мебель, - усмехнулся Кессиди, закрыл Леншерров и Ксавьеров серой обложкой и отбросил на диван к остальным папкам.
- Рассортировал свой хаос? -  МакКой присел рядом, помогая собрать все в одну большую стопку.
- Ага, - кивнул Шон, - еще раз спасибо, - он постучал по коричневому корешку пальцем, - кстати, предлагаю пойти и позавтракать. Или, зная тебя, поужинать, скорее. Дай-ка угадаю: ты опять всю ночь не спал?
- Говорит мне человек, который встал в четыре часа утра, - буркнул Генри немного смущенно.
- Так я и лег в девять! - парировал Кессиди, встал с пола и с удовольствием потянулся. - Так, все, пошли есть: зрелища сегодня уже были, так что теперь мой организм жаждет хлеба.
Хэнк хмыкнул, но комментировать не стал. Шон, который действительно успел проголодаться, подхватил стопку со своим творчеством, развернулся и бодрым шагом направился в предполагаемом направлении кухни (стыдно признаться, но он до сих пор иногда умудрялся заблудиться в здоровенном профессорском особняке).
Пухлая серая папка осталась печально поблескивать в косых лучах утреннего солнца на полу рядом с диваном.

Отредактировано Sean Cassidy (2015-03-17 10:55:18)

Утро для Шона никогда не начиналось с кофе. Потому что, во-первых, по утрам потомок гордого кельтского народа с завидным постоянством занимался активной деятельностью (лазал по крышам в поисках вдохновения, ходил рыбачить, доделывал домашку, просто куда-то опаздывал и так далее), и ему было слегка не до завтрака, а во-вторых, кофе Кессиди ненавидел всеми фибрами своей загадочной ирландской души. Один запах напитка, который все нормальные люди поглощали литрами, вызывал у Шона желание немедленно передислоцироваться куда-нибудь в другую комнату, а любители насладиться чашечкой эспрессо в его глазах были куда большими мутантами, чем самый обычный парень, который всего-навсего разбивал голосом стекла. Поэтому, когда на кухне Хэнк со слегка сомнамбулическим видом добавил в джезву пятую ложку молотой гадости и попытался это все поджечь (именно турку, а не конфорку, причем, что характерно, без воды), тонкая душевная организация Шона все-таки не выдержала, и тот с не совсем членораздельным воплем "дачтожтытворишьчерттебявозьми?!" отобрал у МакКоя банку, ложку, турку, фартук и коробку со спичками, которые сонный ученый решил, очевидно, зажечь все разом. Генри сопротивлялся и требовал не мешать ему двигать прогресс и заниматься важными научными изысканиями, но Шон остался непреклонен и почти пинками выгнал его спать, аргументируя это тем, что недостаток сна пагубно сказывается на клетках мозга, и не надо тут спорить, он тоже биологию учил. В результате, громко зевающий МакКой сдался и ушел наверх (Шон лично проследил, что тот дошел до спальни, а не свернул в лабораторию) высыпаться, а Кессиди остался заниматься неприятным, но необходимым делом: дежурством по кухне.
Не то чтобы Шон ну вообще не умел обращаться с плитой. Он вполне мог сварить картошку, сделать яичницу или даже пожарить шашлыки (хотя это уже мангал, а не плита, ну да ладно). Однако с необходимостью готовить завтрак на семь человек он раньше как-то не сталкивался, и, если честно, очень слабо представлял себе этот процесс. Но в Эрике Леншерре определенно умер коммунист, потому что дежурства тот назначил в ультимативной форме, не озаботившись мелкими фактами вроде неумения половины коллектива готовить. Алекс менялся с Рейвен на уборку, Хэнка с его рассеянностью и склонностью к поджиганию различных не предназначенных для этого предметов к плите единогласно решили не подпускать, а вот Шону не повезло, и у него достойной причины увильнуть от своих обязанностей не нашлось, так что сейчас он полностью сосредоточился на процессе приготовления блинов. Это, увы, было единственное блюдо, на которое соглашался коллектив (овсянку не любила Рейвен, яичницу - Чарльз; Леншерр, по ходу, мог бы съесть вообще что угодно, но молчал, скотина) и которое Шон при этом более-менее умел готовить. В первый раз он сыпанул слишком много муки, за что получил несколько недовольных взглядов и пять штрафных кругов вокруг дома (Леншерр...), так что сейчас он очень старался все сделать правильно. Бегать ему как-то не хотелось.
Через некоторое время в кухню начали подтягиваться остальные. Рейвен довольно принюхалась, стянула пару блинов и выдала одобрительную рецензию, Мойра заварила чай и села в углу стола с газетой. Кухню наполнял приятный запах теста, Рейвен комментировала новости, Алекс хмыкал, Мойра улыбалась, и без того неприлично бодрый Чарльз варил чертов кофе: в общем, картина была совершенно идеалистическая. Шон уже даже воспрянул духом и оптимистично решил, что сегодня его пронесет мимо дополнительных физических нагрузок...
А потом в кухню вошел слегка запоздавший Эрик Леншерр, и Кессиди чуть не уронил сковороду. Вид у повелителя металлов был такой, словно он планировал убийство своего самого главного врага. Мучительное. В подробностях.
Признаться честно, Эрика Шон откровенно побаивался. Даже Чарльз Ксавьер, который мог покопаться у него в мозгах и, с логической точки зрения, был куда более опасен, не вызвал у рыжего настолько эмоциональной реакции. По-немецки суровый, подтянутый, двигающийся с грацией профессионального убийцы, Леншерр прочно ассоциировался в воображении Шона с героями книг Яна Флеминга, причем главными, причем отрицательными. Кессиди все время казалось, что вот сейчас Эрик широко ухмыльнется, достанет пистолет и избавится от всех внешних раздражителей ну очень эффективным способом. Впрочем, зачем ему пистолет, если рядом так много железа? Вот везет же некоторым на полезные мутации!
И если обычно Шон просто старался близко с Эриком не контактировать (ну, так, от греха подальше), то сейчас его посетило смутное желание немедленно покинуть особняк и свалить в любом доступном направлении. Леншерр, судя по виду, был готов крушить и ломать. Он обвел помещение слегка шалым взглядом (Шон постарался мимикрировать под предмет мебели), очень долго смотрел на Чарльза, а затем сел за стол и набросился на блины с остервенением и жестокостью человека, который... ну, вы поняли, да? Чарльз всю эту пантомиму проигнорировал, увлеченно обсуждая что-то с Мойрой.
"Поссорились", - понял Шон. - "Точно поссорились. Ой-ой, это плохо."
Шон предпочел бы сесть как можно дальше от раздраженного Леншерра, но, пока он мыл сковороду, все уже успели занять места за столом, и бедному Кессиди досталось место ровнехонько напротив Эрика. Тот задумчиво смотрел вперед и, как следствие, пожирал рыжего расфокусированным взглядом, которым можно было плавить сталь и дезинфицировать помещение, убивая все известные микробы наповал. Шон, прекрасно представлявший, как он сейчас выглядит, - встрепанный, раскрасневшийся от жара плиты и, кажется, с мазком краски на лбу, - бледнел, опускал глаза в тарелку и старался производить впечатление глубоко погруженного в свои мысли человека. Вернее, даже не особо старался: в его голове творился полный хаос, состоящий преимущественно из междометий и ругательств, и Кессиди даже не чувствовал вкуса еды. Теории, одна абсурднее другой, возникали в мыслях, теснили друг друга и только усиливали желание быть сегодня от Леншерра подальше. Шон без аппетита ел и украдкой поглядывал на профессора и его вроде-как-друга, размышляя о том, на какую тему они могли так сильно поругаться и как теперь всем остальным с этим жить.
А потом Рейвен сказала про День Рождения Хэнка, и Шон, поперхнувшись чаем, начал густо краснеть от стыда. Тупоголовый рыжий идиот! Он даже не знал об этом! Он не приготовил подарка! Да и вообще, это ж надо: в День Рождения друга отобрать у него кофе, назвать "нерациональным помешанным на науке экспериментатором" и в ультимативной форме выгнать с кухни досыпать. Он нервно фыркнул. Десять баллов, Шон Кессиди, гран-при в номинации "Придурок Года" твое.
Черт, кажется, он что-то пропустил из общего диалога. О чем они там говори...
"Что, опять я?! Ну что я, крайний, что ли?! Я не виноват, что у меня бесполезная мутация! Хорошо ему говорить, с его-то силами немудрено быть таким крутым! А что у меня-то может получаться: виртуозное разбивание стаканов? Массовое оглушение всех окрестных птиц?"
Ой, а ведь Леншерр и без того не в настроении... Шон мысленно отвесил себе пинка и постарался придать лицу незаинтересованное, вернее, наоборот, заинтересованное выражение: не стоило злить Эрика еще сильнее.
- Он прав, профессор, - Шон постарался улыбнуться, - у меня ведь правда не получается. Ума не приложу, что можно еще сделать с моей способностью. Хотя деморализация противника у меня выйдет на А+!
Ой, ну вот, он опять сморозил глупость. Ну почему все время хочется как лучше, а получается как всегда? Настоящее ходящее бедствие.
"Потому что ты, Шон Кессиди, идиот. Клинический. И рыжий. Эх, может, Эрик не заметил?"

Отредактировано Sean Cassidy (2015-03-17 11:02:57)

- С нашим противником, боюсь, деморализация грозит лишь вам, - сказал Эрик Леншерр, вставая из-за стола, и Шон мысленно выругался.
"Черт. Все-таки заметил."
Самое противное, что Леншерр был, вообще-то, кругом прав. Что может парень с громким голосом и хорошим слухом противопоставить живой атомной бомбе? Что вообще можно противопоставить живой атомной бомбе? Шоу-который-в-тупом-шлеме был неуязвим к атакам Алекса и, судя по тому, что он говорил о своем шлеме, еще и Профессора (ну, ладно, он не говорил, но фраза "зато я могу снять эту штуку" наводит на некоторые очевидные выводы из ситуации). Последнее было вот вообще совсем плохо, потому что от Рейвен и Хэнка в таких делах толку было мало, а сам он сумел бы разве что задержать Шоу на пару секунд - а потом повторить судьбу Дарвина. Тьфу ты, черт, зря вспомнил после еды.
"И в сухом остатке опять только Эрик Леншерр. И зачем мы ему вообще нужны? Кучка подростков, конечно, очень поможет в борьбе с международными террористами. А-аргх, что за игры в Джеймса Бонда?!"
Джеймс Бонд мутантского разлива, тем временем, покинул кухню, печатая шаг. Шон вздохнул, убрал со стола посуду и с видом мученика поплелся за ним: очень хотелось этого не делать, но раздражать злого металлокинетика было себе дороже.

Территория при особняке Ксавьера радовала жизнерадостным зеленым покровом и печалила перспективой долгих и упорных тренировок. Шон делал лицо пожизнерадостнее и старался обходить Леншерра по широкой дуге - просто так, во избежание. Тот, в свою очередь, кипятился с новой силой.
"Ну вот что, что они с Профессором не поделили: девушку?! Шахматную доску?! Метод убийства Шоу?! Да, наверное, Шоу и не поделили: вечно они из-за него ругаются... То есть, из-за его убийства ругаются. То есть, неубийства. Ладно, неважно. Но я-то тут причем?!"
- Возвращаясь к твоим словам в гостиной, - вдруг сказал Эрик, и Шон всерьез задумался о необходимости подойти к Чарльзу с серьезным разговором: причем тут гостиная, он не совсем понимал. - Мне кажется, если бы ты побольше думал о своих способностях и поменьше... отвлекался на что-то другое, то нашёл бы как минимум пять-шесть способов применения своих сил.
Шон поперхнулся гневным восклицанием.
"Ну ты!.." - он удержал рвавшиеся с языка возмущения по поводу общей несправедливости этого мира: все равно бесполезно. Это ж Эрик-хренов-Леншерр, его нельзя продавить даже танком. - "Плохая идея. Попробуем иначе."
- Я думал, вообще-то, - заметил он. Вышло все равно обиженно, но это была правда: к своим способностям Шон относился со вполне здоровым прагматизмом, и в свое время довольно долго с ними экспериментировал в пределах возможностей близлежащих окон. Ну, и в ЦРУ немножко, не считая того случая с пьяной вечеринкой. Фигня это ваше полимерное стекло. И агенты ваши - нервные.
Стараясь не затягивать паузу (ее тут вообще было не должно! Надо меньше думать не по теме), Кессиди развернулся на пятке и стал расхаживать вокруг: это успокаивало. А его откровенно прорвало.
- Я очень уважаю Хэнка, но в полеты, как он предлагает, я, извини, не верю. Я не спец в физике, но даже я знаю, что звук - это волна, у него нет подъемной силы, у него вообще силы нет! Как я на нем полечу? Вот именно, что никак. Дальше. Я пробовал использовать звуки разного диапазона для достижения различного эффекта, но максимум, что я смог сделать с людьми - вырубить их нахрен, время - от десяти до двадцати секунд, только не спрашивай, как я это проверял. Я пробовал короткие удары, но не получается. Какой-нибудь гипноз звуками тоже не выходит, хотя я и не особо надеялся. Профессор показывал, как разрушать материалы, расшатывая решетку молекул колебаниями, - если я правильно понял, - но это малоэффективно, потому что очень долго и затратно.
Он остановился, что перевести дух, и продолжил максимально быстро, чтобы Эрик не перебил:
- Еще у меня хороший слух, - он замешкался, подбирая понятный пример, - в частности, я, если сосредоточусь, с лестницы могу довольно четко услышать, что вы с профессором обсуждаете за шахматами, например. И я блокирую для себя свои же крики. И я могу слышать ультразвук, про это тоже не спрашивай. Эхолокация не получается, пробовал. И все это абсолютно, совершенно бесполезно в бою. Что можно придумать еще?!
Шон застыл на месте, переводя дыхание.
"Ну да, я бесполезен, а ты крут и все такое, извини уж, самых лучших мутантов уже собрал твой ненормальный Шоу. Но с какой стати ты наезжаешь на меня за то, что я - не ты?! Я вообще воевать не подряжался, оно мне нахрен не сдалось!"
Ну вот, он тоже разозлился. Че-ерт, сейчас Эрик Леншерр его прибьет за такой тон.
"Попытается что-нибудь сделать - оглушу. Металл вроде как далеко... А у него наверняка с собой пистолет. Хренов параноик. Боже, надеюсь, он не настолько зол."

Отредактировано Sean Cassidy (2015-03-27 23:12:06)

"Глюки. Точно, это глюки. Я нанюхался акрила. Или подхватил грипп."
Потомок гордых ирландцев невероятным усилием воли подавил желание ущипнуть себя за какое-нибудь особо чувствительное место. Вселенная сегодня оказалась к нему неожиданно благосклонна: Эрик Леншерр убивать его не стал. Более того: Эрик Леншерр, страшный, суровый и неприступный Эрик Леншерр проявлял признаки дружелюбия! Причем, судя по виду, при этом отчаянно мечтая впечатать кое-чью рыжую голову в ближайшую стену.
"Он усыпляет мою бдительность, чтобы потом незаметно убить. Или Проф все-таки прополоскал ему мозги и заразил своими идеалами. Интересно, что хуже?"
Тем не менее, Эрик действительно пытался вести себя вежливо и доброжелательно (и тем самым нехило выносил бедному Шону мозг). И даже пытался какие-то варианты предлагать. Кессиди задумался. Эрик Леншерр пытается идти на сближение: грех упустить возможность!
- У меня ультразвук не получается, а инфразвук я как раз хорошо освоил, и давно, - отозвался он, понадеявшись, что Эрик не заметил некоторую заминку, - только это грустная история.
История была и правда грустная: Шон так и не узнал, умерли те нарики от его звуковой атаки или нет. Десятилетний ребенок, срезанный путь, наркопритон, мутация - и шесть тел на асфальте, из которых по делу получили только двое, такая вот проза жизни.
- Я брал в школе самые сложные курсы физики и анатомии и дополнительно читал учебники по теме строения горла и про звук, - поделился, или, скорее, похвастался он (было обидно: Эрик правда думал, что он не пытался развить свои способности?!), - а еще вел толстую красивую тетрадь, где записывал результаты экспериментов со своими отклонениями от нормы. И пытался измерить громкость подручными средствами. В СИ. Но вынес, если честно, в основном то, что противоречу всем законам физики и биологии, - Шон усмехнулся, чуть склонил голову, - в смысле, вообще всем. Мой организм, по идее, не может работать, не говоря уже о том, чтобы так сильно измениться за одно поколение. А вот Хэнку я, извини, не верю все равно: меня немного пугает, что парень, который является единственным исследователем в совершенно новой области, говорит мне, что травмоопасный эксперимент возможно обернется удачей. Тут у нас никто летать не умеет, меня некому ловить. А мне как-то не хочется умирать по такому пустяковому поводу. И просто умирать мне не хочется. И, кстати, на твоем месте я бы больше беспокоился о Хэнке и Рейвен: неожиданное вооруженное нападение я действительно не осилю, но от людей защитить себя могу.
И от людей, и даже от нескольких солдат. Звук достигает цели мгновенно -  и мгновенно же взрывает мозги. Площадная атака на уничтожение. Это Эрик Леншерр мог спокойно рассуждать о смерти и пытках и рассказывать, как продырявил голову какому-то фашисту. А у Шона перед глазами каждый раз появлялись люди-нелюди в грязной рваной одежде, с мешками под глазами, с синюшной кожей, которые вдруг осели на землю с громкими криками ужаса и боли, скребли асфальт ногтями, выгибались, - беззвучно, все беззвучно, за его воплем не было слышно ничего, улица потонула в низкочастотном гудении, - а потом перестали двигаться. Совсем. И, что самое абсурдное: они, возможно, вовсе не собирались трогать его, обычного ребенка - он вроде бы помнил, что к нему с угрожающим видом подошли двое парней, но это вполне могло быть игрой фантазии, замещением воспоминания, последствием того, что маленький ребенок испугался жутких лиц и искривлённых улыбок кайфа. И отреагировал громким криком. Инфразвуковым, да.
Причинять боль - это совсем не здорово. Но бояться за свою жизнь - это, как оказалось, куда хуже.
Бабушка сказала бы, что он вырос плохим человеком.
- Да, я... - он слегка отрывисто кивнул, - окей. Я побежал, в общем.
Бег - это физическая нагрузка. Физические нагрузки отвлекают от мыслей. А отвлечься от мыслей определенно стоило.

Отредактировано Sean Cassidy (2015-04-05 01:21:21)