Константин был знаком с принципами работы полиции весьма косвенно. Они обязаны были снять отпечатки после того, как он угнал машину одной из медсестер в клинике. И пока он лежал в больнице, после попытки суицида, его раз или два допрашивали. Зачем-то. Тогда он смутно понимал, зачем, однако со временем пришел к выводу, что это было просто проформой. Обязанностью полисменов, не более. Необходимым для закрытия дела действием.
Его не пугала вероятность задержания. Он не оказал сопротивления - прождал все время до приезда наряда в спальне, сидя на единственном табурете под настежь открытым окном и куря. Уже зная, что есть вероятность того, что в отделении ему курить не позволят. Или, по меньшей мере, попытаются его в этом ограничить. Это было логично, и представлялось одним из обязательных и допустимых элементов допроса с пристрастием. Психологическое, и немного физическое давление.
Константин был спокоен все то время, пока полицейские опечатывали кухню, делали снимки, поверхностно допрашивали свидетелей. Он не нервничал, когда его попросили сесть в салон патрульного автомобиля. Когда (уже в отделении) с него снимали отпечатки пальцев и делали необходимые снимки в фас и в профиль. Это было нормально и не вызывало у него беспокойства. В конце концов, обвинение было серьезным.
Джон делал свою работу, и проштрафился. Поэтому полицейские делали свою работу. Никаких претензий. Он был готов.
Масса времени, потраченная на все необходимые процедуры, не вызывала у Константина раздражения, даже наоборот - где-то глубоко в душе он сочувствовал рьяным полицейским, которые наверняка не смогут повесить на него это дело. Никаких доказательств его вины, кроме показаний одного из мужчин, обманутых Балтазаром, у служителей правопорядка не было.
К моменту появления в допросной следователя (неожиданно оказавшегося женщиной), Джон уже успел кое-как оттереть с рук чернила. Только едва различимые мазки остались на кончиках пальцев, и на углу стола лежала аккуратная горка испачканных влажных салфеток. Константин не поднимался, чтоб выбросить их, а за последние полчаса никто не заходил в помещение, чтоб сделать это за Джона.
С неестественно прямой спиной, не соприкасаясь со спинкой стула ни на йоту, он сидел, опустив голову и прикрыв глаза. Вдумчиво вслушиваясь в собственные ощущения. Эмоции стухли, стали приглушенными и притупились только сейчас. Адреналиновый пик схлынул тоже, и экзорцист только начинал осознавать полученные повреждения. Во всю спину наливался один сплошной синяк, сковывающий мышцы легкой отечностью. Ныла челюсть там, где по ней пришелся удар кулака. Саднила разбирая губа.
Еще там, в доме, один из парамедиков успел вскользь осмотреть разбитое его лицо и констатировать - швы не нужны. Холодный компресс немного помог, но не слишком. И за это нужно было бы сказать "спасибо", но Джон лишь сухо отвечал на вопросы, не способный на что-то большее. С течением времени эта отупляющая, шоковая апатия ушла, и он даже был способен реагировать на происходившее вокруг. Все налаживалось, насколько могло.
Подняв и повернув голову на звук - щелчок замка был звонким, отчетливым - Константин встретил вошедшую женщину прямым, спокойным взглядом. В полутьме допросной его и без того темные глаза казались прорвами без зрачка и радужки, сплошным нефтяным пятном на фоне белка.
- Добрый вечер, детектив. - Голос был немного хриплым и надломленным, севшим. Скорей всего из-за того, как долго и громко он читал молитвы, а потом говорил с нарядом, приехавшим на "место преступления". Какой-нибудь горячий напиток мог все исправить, но Джон не просил ничего подобного. У него все еще была надежда, что он задержан, а не арестован.
- Я имею представление о процедуре допроса, все в порядке... - Джон медленно кивает, подтверждая свое согласие. Он даже готов спорить, что сейчас у детектива за спиной, за огромным зеркалом, собралась добрая половина отделения полиции. Чтоб просто посмотреть, что он будет говорить в ответ на различные каверзные вопросы.
Подтверждение личности не занимает много времени, и эта преамбула кажется почти бархатной. Но обмануться сложно - это только начало.
- Официально я безработный. - Джон держит руки расслабленно вытянутыми на столе. Кисть одной накрывает запястье другой. - Так что нет, меня в дом привела не работа. Скорей уж я сделал одолжение человеку, который называл мне адрес... Сегодня утром мне позвонил отец Хеннеси, который узнал о проблеме в семье от своего друга... К которому обращалась мать девочки... с просьбой провести обряд изгнания бесов. - Константин смотрит на женщину в упор, немигающим взглядом хладнокровного пресмыкающегося. И кажется, если бы этот взгляд был физическим объектом, он был бы булавкой, на которую экзорцист мог с легкостью наколоть молодого детектива, чтоб зафиксировать на обрывке бархата и изучить под лупой.
- Мои сигареты... - Он подразумевает их отсутствие. - Я могу закурить?.. - Джон почти уверен, что ему откажут.
- И нет, мне не нужен адвокат. Вы забыли меня об этом спросить.[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]

Отредактировано Constantine (2015-02-03 04:02:11)

Вместо ответа Константин протягивает руку, поддевая пальцами папку с делом, лежащую раскрытой перед детективом - наглеет, никак иначе. Ловит пальцами карандаш и пишет телефонный номер прямо на поле следственной карты с собственными снимками. Женщине нужно связаться? Он даст номер... Никаких проблем...
Положив карандаш на верхний лист и подтолкнув его к детективу, Джон отодвигается от края стола, вновь сев прямо, подняв кисти к лицу - одна все еще поверх другой, накрывает ладонью расслабленный кулак, костяшки пальцев трогают губы. Пауза после слов о сигаретах выходит длинной. В первую очередь потому, что Константину нужно пережить раздражение, не дать ему возможности пролиться куда-то кроме взгляда. Только не речью. Только не жестом.
Он дышит под счет и думает о том, что это действительно пытка и фактически давление. Раньше ответишь - раньше выйдешь - раньше закуришь. Но не спорит, смиряясь с необходимостью перетерпеть.
Вновь говорить Джон начинает далеко не сразу, молчит какое-то время, не спеша развивать диалог. Будто намеренно испытывая терпение детектива. Может быть даже немного злорадствует в душе - женщине, в конце концов, тоже нужно тратить свое время. А в этом она отличается от Константина. Ему дома заняться нечем, а она вынуждена будет задержаться на работе. Как-то неудобно получалось, но чувство вины экзорциста совершенно не терзало.
- У меня нет никакой репутации. Я делал это первый раз, - в его голосе не звучит той самоуверенности, которая могла бы сквозить у религиозного фанатика. Наоборот - Джон предельно, запредельно спокоен. - Просто я был последним человеком, которого знал отец Хеннесси. Из тех, кто мог бы провести обряд. И единственным, кто захотел за это браться. - Это тоже сухая правда. И если Шепард дозвонится до Хеннесси, тот, без сомненья, подтвердит эту историю. Просто потому, что он сам рассказал все Джону именно так: ему больше не к кому было обратиться.
Джон прищуривается, смотрит на женщину в упор, как будто препарирует.
- Я знаю, о чем вы сейчас думаете. "Этот парень пришел в чужой дом, потому что ему предложили денег. Довел девчонку до самоубийства. Или убил ее сам". Ведь так? - Он немного приподнимает подбородок, как будто смотрит сверху вниз. Но это лишь иллюзия. - Нет, я не зарабатываю деньги, облапошивая глубоко религиозных людей. И меньше всего мне хотелось бы, чтоб девочка была мертва.
Это было бесполезным разговором от самого начала. Бесполезной тратой времени и бесценных средств полицейского отделения. Константин твердо знал - они ничего не найдут. И у них будет недостаточно улик, чтоб просто повесить это дело на него. Поэтому он с легкой душой мог говорить что угодно и кому угодно. Никаких тайн. Тотальная честность.
Последний вопрос детектива не ставит его в тупик. Может быть еще пол года, или год назад, Джон впал бы в задумчивость, пытаясь сформулировать ответ, или уйти от него. Но сейчас он уже в достаточной мере разобрался в себе, чтоб понимать - это очень даже ничего, что он не остался при церкви. Хуже ему от этого не будет. Так - тоже можно.
- Мой эгоизм помешал мне получить сан. - Это звучит сухо и твердо. Для Константина это болезненная откровенность. - Я не человек религии, но я человек Бога. Религии нужно посвятить всего себя. Мой дух был силен. Моя вера была сильна. Но мои намерения не соответствовали критериям. Я хотел найти защиту. Я хотел спрятаться. Но на святой земле можно спрятаться от мира. От себя - никак...[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]

Отредактировано Constantine (2015-03-29 03:12:39)

- Я не могу ничего знать о причинах поступков других людей. - Джон в первую очередь объясняет именно этот момент. Как бы аргументирует свое нежелание комментировать, почему остальные священники отказались. Хотя за этим простым объяснением скрывается еще нагромождение факторов. - Если вы знаете дело Аннелизы Михель, или хотя бы слышали о нем, вы должны понимать, что каждый обряд экзорцизма - это риск и огромная ответственность. Если с человеком в процессе обряда что-то произойдет - это целиком вина экзорциста и людей, принявших решение обратиться за его помощью. - вот только за одну эту фразу, записанную на пленку, его можно упечь в тюрьму. И Константин это понимает. Но все равно говорит. Потому что это честно.
- Большой процент случаев может закончится смертью одержимого... И вообще-то обычно всё тщательно проверяют, прежде чем отправить в семью экзорциста. Это не должно быть психической болезнью, или приступами эпилепсии, или еще чем-нибудь. И чаще всего обряд совершает епископ, или специально подготовленный священник... - Константин не говорит о том, имел ли он право проводить этот обряд. Как и о том, какую именно семинарию и где заканчивал. Если детектив спросит - он ответит. - К тому же диакон или святой отец оба не могут сами принимать решение проводить ритуал. Нужно разрешение вышестоящих чинов церкви... Никто не хочет с этим возиться. Всегда проще признать человека психически нездоровым.
Экзорцист оставляет без комментариев слова о том, что ему верят. Что называется, "говорите-говорите, ваш голос мне приятен"...
В конце концов, такие песни поют почти все полицейские, чтоб получить то, что им нужно. Они тебе на голубом глазу расскажут, что все нормально, что тебя никто не обвиняет, что тебе всецело доверяют... А потом ты расслабишься и капкан щелкнет. Джон не намерен был расслабляться. Он был намерен быть самим собой. А ему никто. Никогда. Не верил. Бесполезно было ожидать подобного.
Пока Константин говорит о причинах, поставивших крест на "карьере" священника, он смотрит в лицо Шепард. Никак не реагирует на изменения, но видит их, прозрачно и ясно. Как будто они сидят на ярко освещенной солнцем улице, а не в пыльной, полуподвальной допросной. Видит, как раскрываются шире глаза, как малейшая тень проходит по лицу. Это подобно тому, как блик солнца скользит, смещается из-за движущегося на ветру тюля.
Он не может сдержаться, снова выдерживает откровенно театральную паузу, рассматривая лицо молодого детектива, пытаясь найти в нем отзвуки нетерпения, которое иногда проливается во взгляд, или позу людей, ждущих ответа, который может быть что-то изменит для них. Ждущих исторического решения, может.
- Этот вопрос имеет отношение к расследованию, или входит в зону ваших личных интересов?.. - Джон склоняет голову к плечу, почти кокетничает. Но это только выглядит так. Он весь, наверное "только выглядит".[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]

Отредактировано Constantine (2015-02-07 16:02:02)

[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]- Ритуал не был санкционирован, и я осознавал, какая ответственность на мне лежит. У меня не было причин рассчитывать на стопроцентный успех. - Константин фактически дословно повторяет Шепард, и ну никакой патологической реакции при этом не выдает. Его взгляд не уходит вбок, или вверх. Его не преследует нервная дрожь, или тремор. Не меняется ровным счетом ничего. Даже поза. - Ни у кого его нет, чтоб вы понимали меня правильно. Поэтому чаще всего таких людей - со странным, даже не девиантным еще, поведением - отправляют в психиатрические клиники. Вы знали, детектив, что согласно МКБ-10 вам можно диагностировать шизофрению при наличии одного-двух признаков? Слуховые галлюцинации, бред, навязчивое состояние тревожности. Не так много, правда? Парочка симптомов, и вот - вы шизофреник. А знаете ли вы, по каким признакам определяют одержимость? Агрессия, злословие - в сторону родных, или же адресованные религиозным предметам или представителям религии; конвулисии, припадки, визуально сходные с эпилептическими; девиантное поведение, которое не замечали за одержимым ранее; отсутствие чувства стыда; желание совершить акт убийства или самоубийства... Использование незнакомых слов, или постоянное использование незнакомого лингвистам языка, или иностранного языка, которым одержимый ранее не владел. Похоже на шизофазию, не правда ли?.. - Если бы его спросили, почему Джон говорит сейчас все это, он бы не смог это внятно объяснить. На осознанном уровне, во всяком случае. Хотя где-то глубоко в душе он знал, чем вызван поток этих подробных описаний. - То, что вам непонятно, вы всегда можете объяснить с точки зрения науки. Человеку религии при этом проще обратиться к священнику. И если священник перенаправляет его к психотерапевту... Возникает конфликт интересов. Люди в наше время делятся на два типа - на тех, кому проще поверить в острый психоз, и на тех, которые видят в описанных мной проявлениях власть потусторонних существ. При этом сам процент "одержимостей", возникающих на почве самовнушения - очень велик. Иногда ритуал помогает просто потому, что нет никакой одержимости. Она выдумана. Все решают сорок минут времени. В случае же обращения к психиатрам такой "одержимый" лечится годами. И расскажите мне, какие таблетки и беседы со специалистом спасут вашу душу, если вы считаете себя одержимым?.. - Константин отрывисто хмыкает, качает головой - вместо ответа. Никакие. Никакие таблетки не помогут. Особенно если человек действительно одержим, как эта девочка.
И вот на этом этапе у него первый раз встает дилемма: говорить дальше правду - означало прослыть психопатом. В то же время, любая психиатрическая экспертиза признает его вменяемым. Если же обходить все острые моменты - есть вероятность быть подозреваемым во лжи, или в убийстве. Что было бы еще печальней психиатрической экспертизы. Джон глубоко вздохнул, опуская руки на стол, все еще не размыкая их. Это его единственный способ защиты. Единственная демонстрация того, что он именно защищается сейчас, и чувствует себя все же неуютно.
- Я не рассчитывал на успех. Я рассчитывал предпринять попытку. Это звучит мерзко, но не пытаясь, вы никогда не научитесь. У меня был реальный шанс. Он у меня был, и я его видел. До тех пор, пока девушка не вырвалась. Это никогда не бывает легко. И я не планировал довести ее до смерти. Мне проще было бы признать свое поражение и позволить ей попасть в психиатрическую клинику. Это было бы лучше, чем если бы она была мертва. Не факт, что ее бы это спасло, или помогло ей. Но я мог попытаться ей помочь. Отец Хеннесси считал, что я мог ей помочь. Иначе бы он мне не звонил. Ее родители так считали. Ее мать считает так даже сейчас. И я не смогу объяснить вам, что мне помешало. - Потому что если я это сделаю, вы упечете меня в психушку. Джон не говорит этого, но это стоит за его словами, как огромная тень, мара, которая - он тоже это знает - очень быстро доведет его снова до греха. Потому что он бы согласился на что угодно, но только не на психиатрическую клинику.
- Я не рассчитывал, что все закончится так. - Его чувство вины выливается в легкую вибрацию в голосе, не более того. Сам Константин вряд ли замечает это, и вряд ли замечает, что замолкает снова только на этом этапе. Совершенно не потому, что собирается с мыслями, или хочет выровнять голос. Просто это молчание в нем равно чувству его ответственности, равно осознанию того, что он не справился. Его злит его поражение, и детектив совершенно не должна этого видеть.
Он был слишком самоуверен. Он ничего не смог сделать, никак не смог задержать. Он не догадался, что в доме двое демонов. Не один.
- Ateneo Pontificio Regina Apostolorum. Мне было восемнадцать лет, когда я поступил в семинарию. - Когда Джон вновь начинает говорить, его голос звучит по-прежнему твердо и ровно. Отчетливо. - Я был отчислен год назад. Я приехал в дом, чтоб увидеть, действительно ли девушка одержима, или ей нужен другой специалист. - На этот раз он продолжает говорить без перехода, без паузы, не расставляя акцентов. Не спешит, но уже не видит смысла тянуть. - Я умею отличать, поверьте мне на слово. Я остался, потому что знал, что психиатр тут не поможет. Я предпочел рискнуть и предпринять попытку. Так что нет, причины моего поступка не совпадают с причинами, по которым я оставил учебу. Я не получил сан и отчислился из семинарии потому, что в разговоре с наставником мы оба пришли к выводу, что мне не место в святых стенах. Что я пришел туда, чтоб выслуживаться. Не для того, чтоб нести Свет Божий в сердца людей. Мотивации, детектив. Я не рассчитывал сделать мир лучше. Я рассчитывал облегчить свою участь. Искупить грех. Самоубийство, мэм. Я не намерен менять мир. - Ухмылка на секунду теплится в углу губ и исчезает, так толком и не проявившись. - Я не мессия. Я эгоист. И в мои планы не входило брать на душу чужую смерть, если вы меня понимаете...

- Моя осведомленность является результатом того, что я знаю, как это. Я испытал подобное на собственной шкуре. - Контантин отдает себе отчет в том, что если видео-, или аудио запись этого допроса будет просматривать какой-нибудь еще следователь - он придерется к словам. Джон знает, что и сидящая перед ним женщина может придраться. Но он здесь никому не открывает никаких тайн: все это есть в его личном деле. Должно быть. А может быть этого и нет, и он просто сливает... фактически компрометирующую его информацию. Но уже поздно.
Константин сам подстелил на этой ловушке мягкое сено, сам наступил на него, сам провалился в эту ловушку. Ну и черт с ним. Пусть ловят за руку, пусть задают еще дурацких вопросов. Джон не жадный, Джон ответит. Главное от начала до конца говорить правду с непроницаемым видом, обгоняя на шаг вперед, предупреждая следующий вопрос. Правда всегда обезоруживает. Рано или поздно им надоест.
- Мне было... - Он первый раз за все время делает какой-то жест от корпуса, не только руками - пожимает плечом. Поджимает на момент губы, гримасничает, пытаясь вспомнить то, что хочет забыть. - Не знаю, лет четырнадцать, может быть... Когда родители решили, что не справляются с моим мировосприятием. Интерпретировали его, как острый психоз. И перепоручили меня врачам психиатрической клиники, сочтя, что мне будет много лучше, если за моим мировосприятием будут наблюдать доктора. На меня нацепили ярлык "шизофрения" и лечили седативными и электрошоком. - Джон говорит об этом сухо, будто бы играясь словами, выкладывая витиеватую мозаику. А его зрачки дергаются, беспокойно сужаются в точку, вновь расширяясь в полную ширь, как будто ему в глаза светят фонариком. - Когда твое восприятие вселенной противоречит тому, как ее воспринимают все остальные, "здоровые" люди; у них появляется только два варианта - обратиться к священникам, или к медицине. Мои родители больше верили в науку, чем в ритуалы. Поэтому поступили согласно своего склада ума. Им показалось, что религии недостаточно, чтоб меня вылечить.
Константин трет пальцем перепонку между костяшек сомкнутого кулака. Сейчас ему, как никогда, хочется курить. Он больше не испытывает страха перед клиникой, перед процедурами и врачами, твердившими, что все, что он видит - нереально. Наверное, он мог бы туда вернуться без этого животного ужаса. Его в куда большей мере тревожит предательство самых близких в мире людей. То, что от его "болезни" избавились. Избавились от его страха и приступов паники. Ему делает больно то, что он стал неудобен своим родителям. Что его дар растревожил их настолько, чтоб они решили "спасать" его, отдав на растерзание врачам.
- Я тайком перестал пить таблетки - я быстро понял, что они дурманят. Но сами методы лечения изматывали меня намного сильней, чем мой "психоз". Я был загнан в угол. Если я лгу, меня выписывают из больницы, и я остаток жизни пытаюсь смириться с тем, что я вижу и ощущаю. Если я говорю правду, меня укладывают на кушетку и бьют током. Кто-то держится, а кто-то сдается. - Джон внезапно понимает, что смотрит на свои руки, совершенно не в лицо детектива. И не может сообразить, давно ли так сидит.
Экзорцист поднимает голову и вновь заглядывает женщине в глаза.
- Я сдался. Мне казалось, что я обману разом всех. Я верил, что Ада нет. Что за гранью - только забвение. Что не существует никакого коридора. - Константин расслабляет напряженные пальцы, разжимает кулак, трет ладони друг о друга. - Я сдался. - Повторяет, будто смакуя. - И мне повезло, что ко мне выехала отличная бригада врачей, и меня откачали. - Он замолкает, все еще ощущая легкий зуд на коже между пальцев, но ничего не делает. Джону кажется, что это нервное.[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]

Отредактировано Constantine (2015-03-29 03:05:39)

[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]Два часа.
Константин ясно помнил, что больше двух часов без предъявления обвинений его в этих застенках держать не имели права. А предъявить ему у полиции нечего и не было. Да и допрос... Скажем честно, он был только попыткой душеспасения. Ряд перекрестных, уточняющих и повторяющихся вопросов всегда был рассчитан на то, что подозреваемый где-то ошибется, запутается в собственной лжи. Джону запутываться было не в чем хотя бы и потому, что он не лгал. Можно даже сказать, подобной щедростью до откровений он не отличался даже на приемах у психиатра.
Он просто не упомянул самодовольно ухмылявшегося демона, который сделал все для того, чтоб девушки не осталось среди живых. Фактически, экзорцист знал убийцу, мог бы его описать, но если скажешь полисменам, что "это все чертов демон", то вся вариативность исходов сводилась к двум: а) полицейские поржут, а потом пожалеют Джона, может даже сделают вид, что утирают слезинку сочувствия, а потом вызовут психиатра; б) вызовут психиатра сразу, как только услышат трепетное вступление о полукровке. В обоих случаях Джон не горел желанием давать зрителям за стеклом повода для реакции. Да и на что это вообще было бы похоже?..
Отпечатков на ноже, кроме "пальчиков" девушки и ее родственников сто процентов не было. Джон не заходил дальше порога кухни. При всем желании "повесить" это "убийство" на него, затея была провальной.
Два часа. Нужно было просто перетерпеть. А терпения у Константина было в достатке.
Вопросы постепенно иссякли. Детектив Шепард ушла, и вместо нее зашел какой-то другой коп. Процедура повторилась, разве что происходила стремительней и не затрагивала попытку суицида - видимо, полисменам не было необходимости повторять эту часть дважды, или же они успели проверить касающиеся этого события факты.
И в конце концов его отпустили. На пропускной Джону выдали его плащ и бумажный пакет с личными вещами, которых, в принципе, было не так много.
На крыльцо Константин вышел, уже растолкав всё по карманам, прижав губами фильтр сигареты и приостановившись, чтоб прикурить - этот первый глоток дыма ощущался, как настоящее спасение. И удовольствия доставил даже больше, чем освобождение из допросной без каких бы то ни было серьезных последствий.
Повернув голову на звук знакомого голоса, Джон ехидно изогнул бровь. Он даже не удивлен. Явление детектива было настолько предсказуемым, что он бы даже расстроился, если бы она не ждала на ступенях отделения.
Без должного пиетета он выдохнул плотное облако дыма прямо женщине в лицо. Здесь и сейчас именно Джон Константин будет контролировать ситуацию.
- Так все таки это был личный интерес... - Экзорцист ухмыляется - эта гримаса выглядит на его лице чуждой, если помнить, как он вел себя в допросной. Джон спускается вниз по ступеням вальяжно и неспешно, не пытаясь запахнуть плотнее раздернутые ветром полы плаща. Сейчас он поймает такси и поедет домой. У него нет времени на то, чтоб стоять на улице и дрогнуть, удовлетворяя чужие нужды. Не сегодня.
- Что, кого-то из ваших знакомых упекли в дурдом и вы горите желанием знать, не одержимость ли это?.. Или наоборот?.. Кто-то одержим, а вы были убеждены, что это - психическая болезнь? - К сожалению, ему совершенно безразлично, какие тонкие и трепетные чувства он может задеть.

Константин - честное слово! - не смотрел на детектива Шепард даже искоса, даже боковым зрением. Во-первых, ему было совершенно не интересно, как женщина будет выглядеть и вести себя после всех его слов; во-вторых, он где-то на инстинктивном уровне предполагал, какое именно выражение блуждает сейчас на ее лице.
Только представьте себе, какое усилие должен сделать над собой полисмен, чтоб догнать человека, которого полтора часа терзал в допросной, и попросить у него помощи. И какая нужда его (ее, в данном конкретном случае) к этому принудила.
Даже если бы он вытирал о нее ноги, она бы все равно стерпела. Это было забавно - все эти социальные реверансы, которые было необходимо делать, чтоб получить свое... Константин в который раз порадовался, что ему никогда, никого, ни о чем не приходилось просить.
Точно так же хорошо Джон понимал: сейчас все зависит от его желания или нежелания идти на контакт. Он принимает это решение; это его ответственность, и его личная сиюминутная власть. Можно было бы, наверное, поддаться (какая, наверное, разница - тщеславие по сравнению с суицидом было ничем), отказаться сходу, и поехать домой. Но куда интересней было немного помучить. И это был уже совершенно иной грешок...
- Как опрометчиво вы сочли, что кто-то из ваших близких оказался на моем месте... - Ехидно отозвался экзорцист на слова Шепард, соизволив даже повернуть голову и мельком взглянуть на нее с высоты своего роста. - Вы же понятия не имеете, где это... "мое место". Просто услышали попадание в ноту и решили, что я - ваш случай...
Сбив с сигареты щелчком пальца пепел, Константин отрывисто затянулся, прищуриваясь и глядя куда-то абстрактно вперед, прервав собственную мысль только, и исключительно, ради затяжки.
- Тем более, если попрактиковаться в изгнании бесов, - он интонационно изобразил пренебрежение, которое, как ему казалось, зазвучало в словах Шепард, когда она сформулировала это именно так, - у меня не получится. Может быть вам нужен квалифицированный психиатр, а не я?.. У меня есть пара хороших специалистов на примете, могу поделиться номерами телефонов, если вам это необходимо. Я, знаете ли, не заступаю на ту территорию, которая не имеет никакого отношения к моим знаниям. А если это не антиквариат, не религиоведение и не одержимость... Извините, детектив... - Джон зажал фильтр сигареты губами и развернувшись к детективу, широко развел руками, изображая собственное бессилие. - Я ничем не смогу быть вам полезным...
С одной стороны он, хотя бы, был предельно честен с ней, и отвечал ровно на ее слова - ни больше, ни меньше. С иной же стороны Джон сам не так давно утверждал, что обучен отличать одержимость от всего прочего. И было бы проще поехать, посмотреть, и сказать - да, это психическое; нет, религия тут ничего не спасет.
Но раз детектив Шепард со своим экспертным мнением пришла к выводу, что это не бесы... То кто он такой, чтоб "глядеть" на человека, которого содержат в психиатрической клинике?..[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]

Отредактировано Constantine (2015-09-11 22:55:15)

Кейли нет нужды разглядывать мужчину, чтобы понять, что тот видит. Понимание - узнавание даже в каком-то роде - на лицо, и ангел кивает себе мысленно: эффект, которого она пыталась достигнуть, имеет место быть. Она не излучает угрозу и не пытается похвалиться: здесь и сейчас Кейли - лишь акцент, знак ударения для того, чтобы слова Веры Шепард имели чуть больше веса для молодого экзорциста. Чтобы ему было интереснее?
Но крылья распахиваются именно над Шепард - защитный жест, ритуальная почти привычка. Молчаливый знак, что у женщины есть поддержка - не только в кобуре или за стеклом комнаты допросов. В такие моменты Кейли всегда становится немножко тоскливо: иметь двух подопечных куда важнее и (учитывая способности близнецов) символичнее, чем два ангельских крыла за спиной, но Фрай и не помнит, когда раскрывала их в последний раз над обеими. Потому разница и бьёт сильнее: в последние годы Ванда сутулится всё больше, много сидит - взгляд её вечно блуждает где-то в собственных мыслях, и в сравнении с сестрой это чувствуется особенно. Кейли смотрит на Веру, прямую и жёсткую, двужильную Веру, даже на месте мчащуюся куда-то впереди всех, и свободное крыло припадает против воли. До чего же ангелы любят символизм.
Вежливая улыбка не меркнет ни на ноту, и на вопрос Константина она делает паузу - если Шепард захочет её как-то прервать, она в своём праве. Кейли всё-таки хранитель, не агрессивная подружка из девичьей группы поддержки.
- Простите, если помешала.
И, кивнув на прощание Шепард, задерживает взгляд на экзорцисте, после чего, улыбнувшись едва заметно, подмигивает ему так, чтобы Вера не заметила, и удаляется обратно.

Отредактировано Kaylee Frye (2015-07-03 23:57:15)

Он понял, что ответ на его вопрос будет положительным еще до того, как слова прозвучали. Просто из-за того, как распахнулись крылья ангела над детективом. Этот звук - тяжелый шепот перьев, который мог слышать только Константин или сами ангелы, всегда будил у него однозначную реакцию. Мурашки бежали по коже от благоговения, и все остальное становилось попросту неважно. Это легчайшее, быстро растворяющееся на коже ощущение всегда напоминало Джону, что далеко не все в этом мире так безразличны, как старшие небесные чины.
Она подошла просто для того, чтобы... Мысли поскакали, сбивая друг друга с ног - нет, она никак не могла знать, это просто совпадение... Но совпадение напоминало выброшенный на поле алый флаг - все очевидно его видели, все понимали, что он меняет ход игры, но кто его бросил, было неясно.
Экзорцист глубоко, еле слышно вздохнул - так вздыхают люди, понимающие неизбежность обстоятельств. Джон перевел взгляд на детектива, только когда крылатая дева потерялась между людей, на входе в участок.
Вряд ли Вера Шепард знала, или понимала, с кем бок о бок она работает...
Джон перехватил визитку, не глядя сунул ее в карман плаща, наклоняя голову к плечу:
- В какой клинике находится этот ваш человек? - Этот вопрос был прозрачней любых "я согласен посмотреть на того, о ком вы говорите". Константин не любил брожение вокруг да около. Особенно после того, как ангелы помашут крыльями у него перед самым носом.
Если женщина была под протекцией, для этого были определенные причины. И если ее "пасли", значит ей стоило помочь. Как минимум из-за того, что если Джон сделает плавное телодвижение на глазах у кого-нибудь из крылатых - это может хоть что-то изменить и для него самого. Не намного, и далеко не сразу, но все же...
Его уже совершенно не интересовала остановившаяся у бордюра желтая машина такси, не трогал холодный ветер и отсутствие рубашки, оставшейся в отделе вещдоков на непонятное количество времени (с ней вполне можно было попрощаться: когда это еще видели копов, которые отдают одежду, конфискованную при проведении расследования?). У Константина включился режим "я по вам проеду танком", когда остановить его могли, наверное, только полный Апокалипсис и извержение Везувия.
- Имя и фамилия пациента и часы посещения. - Добавляет он, спустя какие-то секунды. - А еще лучше, можем ли мы подъехать туда сейчас?.. - Не то чтоб физическое состояние Джона сильно изменилось, или позволяло ему в данный момент бодрым сайгаком нестись навстречу новой авантюре, но тратить бесценное время при таких толстых намеках свыше экзорцист совершенно не хотел. Вполне могло оказаться так, что промедление выльется ему не намного дешевле, чем полный отказ в помощи.[AVA]http://se.uploads.ru/t/8Tzs0.jpg[/AVA]