Локи иногда сам не понимал, в кого уродился такой... неправильный, что ли? И на мир он смотрел по-другому, и система ценностей у него, как ни прививали ему стандартную асгардскую, сложилась совсем иная. Например, он никогда не считал позорным показывать физическую боль; когда его ранили, он после боя отправлялся прямиком в палаты целителей или сам занимался лечением, если добраться туда не представлялось возможным. Асы, кичащиеся своей стойкостью и похваляющиеся тем, что никакие болячки им не страшны, не раз за это честили его неженкой и трусом, на что он, совершенно не смущаясь и не таясь, называл их идиотами, которым не дорога жизнь.
Зато душевную боль Локи не хотел демонстрировать ни в коем случае. Именно ее он считал высшим проявлением слабости, и на то были свои причины. Как умелый воин в бою видит слабые места противника, так и Бог Коварства умел распознавать уязвимые точки собеседника; распознавать и бить без промаха. Пожалуй, такие атаки действительно можно было назвать бесчестными, ведь простодушные асы не умели от них защищаться. Однако Локи был уверен, что ни на поле боя, ни в словесной баталии нельзя сдерживать удары, если хочешь победить; поэтому, подсознательно меряя других по себе, сам не хотел открываться.
Сейчас Локи было себя откровенно жалко, но жаловаться не в шутку, как он делал это недавно, а всерьез было совершенно непозволительно. Альтернативой было превратить жалость в злость - эмоцию вполне приемлемую для обращения вовне - и сорвать ее на Торе, который откровенно напрашивался на грубость. Но по опыту младший Одинсон знал, что тогда к праведному возмущению обязательно добавится стыд за несправедливое поведение, и уже не выйдет считать себя единственной оскорбленной стороной. Если же пойти на поводу у этого приставучего репья и заговорить о чем-то совершенно постороннем (но какова наглость! Тор ведь хочет, чтобы он сам придумал подходящую тему, а ведь он даже разговаривать не настроен), это будет выглядеть так, будто Локи поступается своими чувствами ради душевного спокойствия брата.
Приоткрыв щелочку одного глаза, Локи убедился, что Тор все еще восседает на стуле и имеет вид каменной статуи, готовой проторчать в одной позе до скончания веков - или пока младший брат не сменит гнев на милость. Где-то в глубине души Локи было смешно; и из-за упертости Тора, и из-за собственного избыточного драматизма, но отказаться от позиции, которую (быть может, слишком опрометчиво) занял, он уже не мог.
"Не такие уж мы и разные, - молчаливо обратился он к брату, - упрямства, по крайней мере, нам обоим выпало с лихвой".
- Я устал говорить, - не открывая глаз и не меняя позы, пробормотал он вслух. - Я вообще устал за сегодня и собираюсь спать. Если ты намерен остаться, будь добр - не ерзай на стуле и не пытайся пристроиться на краешке кровати.
Сказано было ровно и серьезно, но Локи надеялся, что в последних словах Тор расслышит возвращение привычного юмора, которое успокоит его совесть, или чувство справедливости, или что там еще, что до сих пор мешало ему просто встать и уйти.