Сначала Эрик вообще пропускал слова Чарльза мимо ушей. Конечно, ему не понравится, кому вообще бы понравилось исполнять чьи-то прихоти, но что уж поделаешь - работа есть работа. Поэтому он рассеяно смотрел вслед уходящим прохожим - девочка сжимала коробку как величайшее сокровище на свете - вдыхал свежий воздух Вышеграда и очнулся только, когда из уст проклятого ботаника вылетело то, что, чёрт подери, никогда не должно было вылететь.
Эрик решил, что ослышался. Но весь вид Ксавье, до смеха серьёзный, словно парень уже приготовился сгореть тут заживо, свидетельствовал об обратном.
Этот... действительно просил его, Эрика, назвать своё истинное имя.
Ранняя пражская осень с её тёплой погодой внезапно сменила декорации - как будто подстраиваясь под происходящее, на Вышеград налетели свинцовые тучи, а где-то над серебристой Влтавой, ниже по течению, в небе засверкали молнии. Эрик смотрел на Чарльза, не моргая, молча, складывая в голове крошечную мозаику из фактов - внезапная отлучка Ксавье на уик-энд, его любовь к книгам и умение читать на латыни, и так далее. Если он нашёл способ вызова демона, что мешало найти ему способ приручения демона? Всё это, конечно, давно считалось сказками и легендами, но Ксавье уже явно привык к тому, что легенды вполне могут оказаться реальностью. Вон, перед ним живое доказательство тому.
За собором, со старого кладбища вдруг раздался странный скрежет - как будто мертвецы разом решили восстать из могил, скручивая железные ограждения. Эрик выдохнул - скрежет прекратился. Надо же, а он думал, что в демонском обличье полностью контролировал все свои силы. Даже те, с которым он не мог совладать, когда был человеком.
... В Праге шестнадцатого века евреи селятся в своём гетто - они всегда держатся обособленно, в каждом городе, но Якоб Леншерр, торговец, немало поколесивший по миру, в Праге выбирает для своей семьи Золотую улицу. Это - вотчина алхимиков и учёных, которые денно и нощно пытаются найти способ превращения металлов в золото. Золотая улочка пропахла парами неизвестных Эрику веществ, и он жадно вдыхает этот воздух, думая хоть так прикоснуться к великой тайне. Ему тут нравится, безумно нравится, и он не понимает, почему его мама так часто грустит - ей было бы проще в Йозефове, в еврейском квартале, среди своих.
Но отец всегда целует Анну в лоб, нежно и коротко, и говорит, что пора бы научиться жить не в гетто. Что однажды еврейских гетто не будет вообще. Он искренне в это верит.
Якоба Леншерра алхимические опыты откровенно не интересуют - он и так получает своё золото, продавая лучшие в Праге, а то и во всей Европе ткани, специи, которые ему привозят из далёких стран с Востока. У Якоба Леншерра вскоре оказывается больше золота, чем у всех алхимиков улицы, вместе взятых - потому что у них ничего не получается, а у Якоба получается всё.
А ещё у Якоба Леншерра есть Анна, и Эрик прекрасно знает: его мать - самая красивая женщина в городе. Если алхимики, погребённые в своих лабораториях, и высовывают иногда свои носы на улицу, то только тогда, когда по ней проходит Анна Леншерр.
Однажды вечером - Эрик помнит тот день, как будто он выжжен калёным железом на его сердце (поздний октябрь, от реки ползёт холодный туман) - Якоб приходит домой взъерошенный, вспотевший, как будто бежал несколько кварталов. Отец резким жестом закрывает ставни и проверяет запоры на дубовых дверях.
- В Йозефове начались погромы, - негромко говорит он.
Эрик помнит, как побледнела мама, Эрик помнит громкие стуки в дверь - почему-то ему кажется, что именно так звучит заколачиваемый гроб, но лучше всего Эрик помнит крики Анны и предсмертный хрип отца.
Он бежит к Влтаве - бежит, потому что мать успела толкнуть его в вырытый отцом подземный ход, о котором Эрик и понятия не имел; бежит лишь с одной мыслью - утопиться, забыть, всё, что видел, скорее к воде, в объятья Влтавы, в забытье, к ушедшим родителям, и уже около подвесного деревянного моста (на его месте позже вырос Карлов мост) врезается в возникшего, словно из воздуха, мужчину. Мужчина смотрит на Эрика, улыбается, и Эрику кажется, будто его глаза на миг становятся кроваво-красными.
- Эрик Леншерр, - говорит мужчина, манерно растягивая слова. - Спорим, я могу помочь твоей беде?
Все в Праге верят в демонов и нечисть, Прага пропитана магией, как пропитана пивным хмелем, поэтому Эрик ни на миг не удивляется. Когда демон спрашивает, что именно он хочет в обмен на свою душу, Эрик вспоминает металл меча, которым пронзили его отца.
- Я хочу повелевать любыми металлами, - говорит Эрик.
Он думает, что подписать контракт на продажу своей души - это очень больно, ведь ты лишаешься всего человеческого, что в тебе есть, но Эрик ошибается, ему не было больно.
Больно было другим.
И он наслаждался этим - тем, как расширялись зрачки у его жертв, тем, как они тщетно пытались сбежать, а острый и безжалостный металл был везде; тем, как много было крови - он чувствовал её привкус, он тоже был металлическим.
Когда спустя годы настала пора платить по счетам, Эрик ни минуты не раздумывал над тем, какое же истинное демонское имя принять.
Магнето.
...Прошлое так беспощадно ворвалось в его голову, и прошлое это оказалось настолько человеческим, что в первую секунду демон едва ли не ответил: "Моё истинное имя - Эрик Леншерр", но магия договора взяла своё, и человеческое улетучилось, как и тёмные облака над Вышеградом, как так и не дошедшая сюда гроза.
- Магнето, - едва слышно произнёс Леншерр и сложил руки на груди. - Ну что, ботаник, доволен? Избавь меня от проявлений бурной радости, боюсь, как бы меня не стошнило.
Он злится. Причём злится как-то излишне по-человечески.
