От раскалённой крыши ангара тянуло жаром. За то время, пока парни смотрели ролик, Брэду основательно нагрело макушку, да и спирт, так заботливо поднесённый Рэем, совсем не помогал охладиться. В такие моменты Брэд, никогда особенно не любивший снег и холод, с ностальгией вспоминал зиму в родном городе — да и кто бы на его месте не хотел бы перенестись из удушающего пекла куда-нибудь хоть на Северный Полюс, куда угодно, лишь бы было похолоднее.
Жаль, что телепортации ещё не изобрели.
Ноут пискнул, оповещая о том, что батарея вот-вот сядет, и Брэд с сожалением захлопнул крышку. Вставать и вообще двигаться не хотелось, но повода оставаться на месте больше не было. Им приходилось довольствоваться только краткими передышками между боевыми действиями, и хотя именно из-за непродолжительности этих передышек ощущение покоя было настолько острым — дома такого не было, дома покой был чем самим собой разумеющимся, чем-то, что и не замечалось сразу. Здесь было совсем не так. Здесь каждая секунда, проведённая вот так, без напряжения, была не на вес золота — чем золото может быть на войне? Пылью, — на вес целой жизни.
Только вот любая жизнь подходит к концу, даже если она существует только в твоём воображении. Уж о мимолётности жизни солдаты знают гораздо больше, чем любой гражданский.
Брэд оставил ноут на столе возле того, на котором парни смотрели ролик, и пошёл к дверям ангара, возвращая себя из расслабленного состояния в своё обычное — готовность к любым неожиданностям, главным образом к самым худшим.
Ведро воды, вылившееся ему на голову на выходе из ангара, к самым худшим неожиданностям не относилось.
Может, поэтому он не был к нему готов.
И уж точно он не был готов к тому, что струи воды закрутятся в тугую спираль, сжимая его тело похлеще канатов, выдавливая из груди остатки воздуха и швыряя в невесомость, заполненную чернотой и безмолвием.
Когда радужное полыхание перед лицом унялось, Брэд с трудом, но всё-таки устоял на ногах, рефлекторно пригнулся, сохраняя равновесие.
Холод он ощутил не сразу. Даже не ощутил, а понял, что ему должно быть холодно — когда его глаза привыкли к неожиданной темноте.
Вместо белоснежных песков, режущих глаз под слепящим солнцем, вокруг простирался такой же белый снег. Только солнца не было, небо над головой у Брэда чернело глубоким бархатом с колючими искрами звёзд.
Брэд огляделся по сторонам.
Ангара, позади, естественно, уже не оказалось, как и всего, что его окружало всего секунду назад.
Брэд повернулся на каблуках и услышал, что мокрые штаны хрустят — мороз их явно уже прихватил. И как раз в этот момент Брэд почувствовал холод и кожей.
Если в ближайшие часы ему не удастся попасть в тепло, с Брэдом Колбертом будет покончено.
«Какая ирония, — мрачно усмехнулся он, снова поворачиваясь и внимательно разглядывая линию горизонта, — Айсмэн, страдавший от жары, замёрзнет нахуй в чистом поле».
На северо-западе горизонт вспучивался чем-то более тёмным, чем снег. Это мог быть какой-то населённый пункт, лес или просто холм, но в остальных сторонах поле было ровным, а решать надо было быстро. Брэд сделал несколько приседаний, нащупал на поясе фляжку — благодарение Господу, что Рэй никогда не забывал наполнить фляжку командира спиртом, — сделал большой глоток и побежал.
Снег был не слишком глубоким и не особенно рыхлым, схваченным сверху довольно крепкой коркой наста, так что бежать было не особенно тяжело. Пару раз Брэд таки провалился, но падать начал только километров через десять — а тёмное пятно на горизонте и не думало становиться ближе.
Конечности, поначалу разогретые спиртом и бегом, постепенно снова начали коченеть, и упав в очередной раз, Брэд отрешённо отметил, что изранил руки о некстати подвернувшийся куст. Боли он не почувствовал.
Через какое-то время он и холода уже не чувствовал, краем сознания отмечая, что это херовый признак, но принимая это с равнодушием, которое было ему прекрасно знакомо. Это равнодушие означало, что к смерти Брэд уже был готов — не так, как обычно готовы солдаты, понимающие, что в любой момент могут умереть, а так, как готов человек, осознающий её неизбежность.
Дыхание окончательно сбилось незадолго до того, как он в первый раз не смог встать сразу.
Тёмное пятно уже приблизилось, но в глазах у Брэда уже мутилось, и ему представлялись то крыши деревенских домов, то блиндажи — пока ему уже не стало всё равно. Единственное, что занимало его ум — необходимость бежать. Идти. Ползти. Просто не останавливаться.
В итоге это стало единственной мыслью в его мозгу, он забыл, зачем и куда бежал, забыл, кто он есть, всё, что осталось в его голове пульсирующей мыслью: «Не останавливаться!».
Брэд твердил это самому себе, когда руки уже перестали его слушаться вслед за ногами. Он положил голову на руки, выброшенные вперёд, и сделал последний рывок, продвинувшись хорошо если на миллиметр. И проваливаясь в блаженную тьму, он почти с радостью услышал вместо требования не останавливаться еле слышное пение. Умиротворённое. Умиротворяющее. Обещающее наконец покой.

Изредка выныривая из забытья, Брэд краем сознания отмечал, что происходит что-то не очень понятное. Во-первых, его руки и ноги теперь не гнулись не только из-за потери чувствительности, но и из-за того, что на нём откуда-то очутилось что-то гораздо более тяжёлое, чем его форма, сковывающее движения - как будто он мог двигаться вообще. Во-вторых, его явно куда-то тащили, не особенно церемонясь. Возвращаясь в сознание, Брэд пытался помогать неизвестному благодетелю, отталкиваясь каблуками от наста, но, кажется, делал только хуже, задерживая его путь и становясь и вовсе неподъёмной ношей. Так что в конце концов Брэд оставил попытки участия в собственном спасении и позволил себе погрузиться в блаженное небытие.
В тот момент он не думал об опасности, о том, что его могли утащить с мороза совсем не для того, чтобы вернуть к жизни - покинувшее его было желание уцелеть, почти угасшее из-за холода и причудившейся ему музыки, вернулось с новой силой. Ему оставалось только надеяться, сил бороться одновременно и с холодом, и с возможным врагом у Брэда уже не было.
Об осторожности он вспомнил уже когда очнулся окончательно.
Стараясь быть как можно более тихим и незаметным, Брэд осторожно повернул голову, оценивая обстановку и своё состояние.
Состояние было неутешительным. Он лежал на чём-то твёрдом, укрытый, но совершенно голый. Последнее было понятно, первое, что необходимо было сделать, притащив заледеневшего человека с мороза, это избавить его от мокрой одежды. Правда, он лишился ножа, прицепленного к поясу брюк, но эта проблема была решаемой - точнее, стала бы решаемой, если бы Брэду удалось вернуть конечностям подвижность. Пока что при малейшей попытке пошевелить рукой или ногой их пронзало острой болью. С другой стороны, это был опять же хороший признак - по крайней мере, он ничего не отморозил до опасной степени. Ему крайне повезло, что появился спаситель.
Спаситель, кстати, сидел спиной к нему возле камина, в котором плясал огонь. Брэд осторожно рассмотрел эту самую спину, но в полумраке не смог определить, кому она могла принадлежать.
Его собственной одежды тоже нигде не было видно, или Брэду просто не хватало поля зрения, чтобы её обнаружить.
В глазах снова стало мутиться, и Брэд задержал дыхание, чувствуя, что его начинает колотить. Покалывание в пальцах сменилось болезненным зудом, и хотя Брэд не мог не порадоваться этому, стона он сдержать не смог.
И естественно, сидящий перед огнём обернулся на звук, так что притворяться и дальше потерявшим сознание не имело смысла. Брэд облизнул губы и приподнял голову, глядя на расплывающуюся перед его взглядом фигуру. Лица он разглядеть не мог, мешали отблески от камина.
- Где... - начал он и остановился, переводя дыхание.
Вопрос, который Брэд собирался задать, был банальным до ужаса, но в такой ситуации ничего другого ему в голову не приходило. Да и на самом деле одной из первоочередных задач было определить наконец, куда он попал после того, как вышел из ангара.
- Где я? - попытался он снова, на этот раз более удачно.
Или не очень удачно - судя по тому, как его спаситель подобрался (а это Брэд заметил даже несмотря на своё состояние), либо этот простой вопрос оказался не таким уж простым, либо что-то в поведении Брэда было неправильным. Он облизнул губы и вопросительно посмотрел на спасителя, пытаясь вернуть мыслям ясность.

— Alles in Ordnung. Ich mache dir nichts Böses.
Спаситель говорил чётко и внятно, и всё равно Брэд понял его не сразу. Даже не сразу сообразил, что это вообще за язык — он слишком привык к тому, что вокруг него все разговаривают либо по-английски, либо по-иракски, редко-редко по-русски. Услышать немецкую речь было примерно так же неожиданно, как… Как в мгновение ока очутиться хер знает где, попасть из жаркого летнего дня в зимнюю ночь явно не за одну тысячу километров от того места, где ты находился.
Зацепившись за последнее слово, Брэд с трудом, но догадался, что спаситель имел в виду. Немецкий Брэд учил в школе, и сейчас эти знания, похоже, должны были ему наконец пригодиться. Правда, Брэд искренне сомневался, что его скудных навыков хватит, чтобы объясниться со спасителем — если тот, конечно, не говорит по-английски. Хотя, наверное, если бы говорил, ответил бы Брэду не на немецком.
Пока Брэд раздумывал, спаситель наклонился над ним, двигаясь нарочито медленно, чтобы Брэд не воспринял это как угрозу. Это намётанному взгляду солдата было заметно сразу. Заметно было и то, что спаситель старался держаться подальше, видимо, тоже опасался. С одной стороны, это было не слишком оправданно — Брэд ещё был слишком слаб, чтобы наброситься на спасителя, с другой, осторожность никогда не бывает лишней, так что Брэд не мог не признать такое поведение обдуманным и верным.
Тем сильнее было его удивление, когда спаситель подсунул руку ему под затылок, приподнимая голову, и поднёс к губам Брэда флягу, в которой ещё оставался спирт. Брэд сделал глоток и закашлялся, мотнул головой, показывая, что хватит, и попытался отдышаться.
«Может, я просто напился в том ангаре, и мне всё это чудится? — подумал он. — Ну точно, жара и алкоголь. Говорила мне мама: не пей, Брэдли, слишком много, не злоупотребляй спиртным, это ни к чему хорошему не приведёт. Вот, пожалуйста, глюки, хорошо хоть, что не чёрт с рогами и копытами».
Глюк-не-чёрт тем временем терпеливо ждал, пока Брэд переведёт дух, и менее материальным становиться не собирался. Вблизи Брэд разглядел, что спаситель был одет в форму — незнакомую Брэду, но совершенно явно военную. Куда, к дьяволу, его всё-таки занесло?
— Wo… — Брэд говорил очень медленно, вспоминая то, что учил почти десять лет назад, — ist ich?
Оставалось надеяться, что они смогут найти общий язык хотя бы на таком уровне. И что спаситель не выжидает время до прихода своих, более подкованных в иностранных языках и менее щепетильных по отношению к незнакомым солдатам. В любом случае о своём имени и звании Брэд пока распространяться не собирался, да и спасителя расспрашивать стоило осторожнее, чтобы не вызывать лишних подозрений.
В горле у Брэда запершило, и он не смог сдержать кашель. Тепло от спирта разливалось по телу, обещая в самом скором времени перейти в жар, но хотя бы боль потихоньку начала отступать. Он облизнул губы и попросил:
— Bitte. Trinken. Nicht Alkohol.
Интересно, найдётся ли у его спасителя вода? Раз уж он начал заботиться о Брэде, наверное, не откажет ему в такой, в сущности, простой просьбе. Со спиртом же пока стоило обождать, лучше сохранить хоть подобие ясности мышления, хотя бы до того момента, пока он не убедится, что находится в безопасности и бояться ему нечего.

Похоже, обморожение затронуло не только конечности Брэда, но и мозг. Ничем другим он не мог объяснить того, что услышал от спасителя:
— Westfront. Flandern. Genauer weiß ich nicht.
Какой ещё, нахуй, Западный фронт? То, что он расслышал и понял именно это слово правильно, Брэд не сомневался — в сущности, оно не очень отличалось от английского. Вот со следующим было сложнее. Первое, что приходило ему в голову — Фландрия. Что это за место такое, Брэд знал — только вот оно было в Европе. И с Западным фронтом оно было связано только историей.
Незадолго до отправки в Ирак Брэд в числе лучших морпехов попал в состав американцев, приглашённых на открытие памятника в Бельгии. Памятник был воздвигнут в память о событиях Первой мировой, и недостатка в знаниях о географии и событиях того времени у Брэда не было, так что сейчас его ассоциации были совершенно однозначными. Проблема заключалась в другом. Получалось, он перенёсся не только за хер знает сколько километров, но и вернулся назад во времени.
Правда, оставался ещё один вариант, более правдоподобный — если в его ситуации вообще можно было использовать такой эпитет. Брэд мог каким-то образом очутиться в месте реконструкции событий ПМВ. Он слышал о таком хобби людей, увлечённых военной историей, хотя и относился к нему довольно равнодушно. Правда, это всё равно не объясняло того, как именно Брэд сюда попал.
Тем временем спаситель взял его флягу и вышел за дверь. Брэд проводил его взглядом, чувствуя, что его голова начинает адски болеть — то есть ещё сильнее, чем даже боль в остальных частях тела. Он попытался подняться и тут же бросил это дело — нужно было ещё немного подождать, хотя движения давались уже легче, чем в первый момент возвращения Брэда в сознание.
Поглощённый попытками вернуть себе подвижность, Брэд не сразу среагировал на возвращение спасителя. Тот кинул на него хмурый взгляд, но ничего не сказал: то ли не заметил поползновений Брэда, то ли расценил их как не угрожающие. Он пристроил флягу в самой середине костра и уселся на прежнее место.
Воцарилась тишина, нарушаемая только треском деревяшек в огне. И постепенно Брэд снова начал слышать умиротворяющее пение, причудившееся ему в тот момент, когда он замерзал в снегу. Он потряс головой, уверенный, что у него слуховые галлюцинации, но звук не уходил, он, казалось, становился всё громче, и от этого ощущение нереальности происходящего, отодвинутое на задний план более насущным вопросом возвращения свободы движений, стало ещё более острым.
Брэд почувствовал, что ещё немного, и его голова взорвётся от боли, причиняемой и физическим состоянием, и этим пением, напоминающим церковные хоралы. Терпеть это было уже невыносимо, и Брэд, стиснув зубы, всё-таки заставил себя сесть.
— Хорошо, что у меня маленькие сиськи, — треснувшим голосом пропел он.
Сейчас, как никогда, он был рад тому, что Рэй постоянно напевал в машине идиотские популярные песенки — знакомые слова помогли Брэду прийти в себя, осознать себя снова Брэдом Колбертом, сержантом морской пехоты США, прошедшим через столько передряг, что ещё одна просто не могла выбить его из колеи.
— Ты не спутаешь их с горами, — крайне фальшиво пропел он следующую строчку и поднялся с лежанки, сбросив с себя шинель.
Спаситель, похоже, задремавший, вздрогнул и поглядел на него с изумлением.
— Ich will anziehen, — медленно подбирая слова, сказал Брэд. — Ich will zu…
Он неопределённо взмахнул рукой, соображая, как лучше выразиться. Если это действительно Западный фронт, ему нужно было попасть к американцам, но говорить об этом спасителю явно не стоило. Немцы и американцы в той войне были по разные стороны линии фронта, и к однополчанинам спасителя попадать Брэду совсем не хотелось.
— Французам, — отчаявшись вспомнить это слово на немецком, сказал наконец Брэд.
И замер, настороженно следя за реакцией спасителя.