Одно из простейших правил мироустройства гласит: в грубой материальной реальности теория частенько уступает практике, умение побеждает знание, если их столкнуть лоб в лоб, а дважды два не всегда четыре. Правило касалось всего, от поедания пончиков на скорость до актуального ныне обращения со временем и пространством. Гавриил, подобно всем крылатым братьям, способный практически как угодно искривлять то и другое по первой прихоти, не слишком серьезно относился к знанию о прорехах в них – стабильных и возникающих стихийно, почти беспричинно. Это люди – не ангелы! – могли случайно находить в платяных шкафах параллельные миры с фавнами и фригидными ведьмами, пропадать из Средневековья, чтобы попасть в гущу сражений Второй мировой, или с размаху вляпываться в бесконечный хроноворот – вроде наставительной проказы с днем сурка Сэма Винчестера; с той разницей, конечно, что обычно никто не создавал аномалии специально. Они просто существовали. Изредка перемещались или изменялись, порой исчезали вовсе. И, разумеется, вписывались в Общий План Творца, что, по мнению Гавриила, куда красноречивей свидетельствовало о близком родстве озорного фокусника и всемилостивейшего боженьки, чем воскресный обед в кругу семьи.
Кто же знал, что однажды ему придется воспользоваться окошком в пространстве, вместо того, чтоб прорубать проход самостоятельно? Да еще в сверхэкстремальных обстоятельствах?
Спасительный прыжок удался на славу. Его буквально вышвырнуло с высоты трех метров, шмякнуло оземь с интригующим плюханьем (или хрустом? кто там разберет в суматохе) и протащило по инерции до полного слияния с ландшафтом. Ровным, гладким, без щекочущих бугорков под ноющими ребрами – и на том спасибо. Выдержав приличествующую случаю паузу, то есть не выждав вовсе, Гавриил с трудом открыл правый глаз и мрачно попытался стряхнуть битумные крошки со слипшихся ресниц.
«Здравствуй, асфальт! Вот и познакомились».
Право, не все же впахивать в твердые горизонтальные поверхности только чужие физиономии, пора собственноподбородочно потрудиться на тротуарной ниве. Нос, судя по красноречивым ощущениям, ему сломали незадолго до падения, так что трястись над безупречностью линии профиля было поздновато. А оплакивать пока рано, обманчиво умиротворяющая тишина вокруг могла означать что угодно: от временной передышки до «О Боже, о Боже, он стоит прямо надо мной!». Впрочем, в последнем случае торопиться было уже некуда, а в первом – еще некуда, все едино. Хотя, судя по всему, на пустынной улице Гавриил оказался в одиночестве, без сопровождения. Впору менять имя с Локи на Лаки, раз уж довелось оказаться таким беспросветным счастливчиком.
Понадобилось две с половиной позорных попытки перевернуться, прежде чем руки перестали трястись, а тело соизволило изогнуться под углом малым, но достаточно болезненным и без постороннего вмешательства. Каждое движение давалось с таким трудом, будто Гавриила продолжали пинать по ребрам, но боль можно было перетерпеть. Куда сложнее оказалось справиться с дезориентацией и тихой отчетливой паникой, охватившими архангела в момент понимания: в его временную хибарку на краю города притопала с официальным визитом стая гулей, а он даже не способен встретить гостей, как подобает. Ни налить чашечку чая, ни поджарить вожака на гриле, ни скрыться, чтобы понаблюдать со стороны - ничего.
Самое обидное, что переход от привычного могущества к полной беспомощности произошел совершенно незаметно. Гавриилу не приходилось ограничивать силу ни при каких обстоятельствах. Он не свыкся со своими возможностям так, будто бы они были естественны, нет. Они в принципе были естественны, как дыхание и врожденное стремление к саморазрушению у людей. Кое-чему, правда, пришлось учиться, но для того, чтобы растолочь в кровавую кашицу толпу безмозглой нечисти, тончайшие манипуляции с реальностью вовсе не требовались. Хватило бы и банального рукоприкладства или вспышки поярче – чтобы не пачкаться мерзостью. Но ленивый взмах руки перешел во взмах нервный, а затем вовсе лихорадочный. За повторяющимися попытками добиться от благодати хоть какой-нибудь реакции, Гавриил почти пропустил момент, когда вурдалаки успели выбить дверь.
Оказавшись в сравнительной безопасности, он снова тщетно попробовал перенестись подальше от города, но добился лишь большего головокружения, да пляски пульсирующих звездочек перед глазами.
Сумел. Изловчился. Сбежал. Что делать дальше? Лежать, светить искрами из глаз и дожидайся, пока болваны, оставшиеся, дай-то Папа, в трех кварталах отсюда, догадаются проследить дичь по кровавым следам. Или – еще лучше – пока те же следы не привлекут местную нейтральную фауну, охочую до чужой слабости никак не меньше остальных. Как кит, оказавшийся на отмели и неспособный вернуться в родную стихию, становится жертвой мелкой хищной живности, которая ранее и помыслить не могла о подобной удаче. Только в нынешнем состоянии хватит и одного-двух падальщиков. Да его сейчас любой человек старше десяти и моложе восьмидесяти отметелит без особого напряжения. Ну не смешно ли? Должно быть смешно.
За мыслями о бренности бытия и каверзах судьбы архангел не забывал о насущном. Еще бы, когда прежде немыслимая ломота во всем теле прямым текстом намекала, что неплохо бы провести инвентаризацию порченого имущества и оценить, в насколько жалком состоянии находится сосуд. Сперва Гавриил исследовал ноющую черепушку: открытых ран не нашлось, и на том спасибо. Затем на пробу пошевелил не сломанными (ура!) конечностями. Ощупал языком осколки коренного зуба, заодно исследовал прикушенную щеку изнутри. Потрогал наверняка наливающуюся насыщенной синевой припухлость под и над левым глазом. Провел руками по ребрам, но, к облегчению, явных переломов не нашел – лишь ушибы и горящие огнем ссадины в тех местах, где при падениях задиралась рубашка. Синяки, россыпь царапин, ушибы, да шишки в ассортименте. Лучше, чем могло быть. Но стоп…
Проведя ладонью по загривку, Гавриил нахмурился, ощупал кожу тщательней и тихо выматерился при виде кровавых сгустков на пальцах. Нет, вы только посмотрите, его укусило слюнявое трупоядное! Вурдалак немецкий обыкновенный перехватил легкую закуску перед ужином и остался невредим, тогда как архангелу до лучших времен придется либо отращивать волосы подлиннее, либо обзаводиться крахмальным стоячим воротником, как у Снежной королевы! Еще неизвестно когда удастся выбраться из ловушки смертного тела; с присущим отчаянным оптимизмом Гавриил не допускал к предположению «если удастся». А до тех пор берись объяснять встречным и поперечным, в каком таком порыве страсти заполучил рваный мужской прикус у основания шеи – пасть у нежити оказалась на удивление широкая.
Абсурдность ситуации, к удивлению, успокоила куда быстрее, чем острое осознание необходимости уйти с налёжанного места. Обращаться к любому, кто хоть в какой-то степени оставался в курсе насчет истинной природы избитого бедолаги, означало подставить горло под клыки не менее дружелюбные, чем десять минут назад. Однако и места, предназначенные для помощи людям, не подходили: они скрывали много бдительных глаз и ушей совсем не человеческого свойства, ему ли не знать. Да и оказаться в возможной изоляции означало попросту дождаться прежних головорезов, а, возможно, и засранца, который их подослал, в комфортной больничной палате – и только. В идеале требовалось место, где временный недоархангел смог бы найти временный же приют, принадлежащий нейтрально настроенному… да хоть кому, уже не до придирок! Но в том-то и дело, что даже в подобном маленьком городе во врагах или попросту обиженных на шутника недостатка не ощущалось. Куда сложнее дело обстояло с добрыми самаритянами.
К слову о добрых самаритянах. Мысль пришла в голову быстро и получила право на жизнь только потому, что иного выхода Гавриил не видел. А не здесь ли неподалеку теперь живет тот парнишка, которого он бесцеремонно вытащил из родного дома и родной загибающейся Германии, то есть, простите, спас от самоубийства? Интересно, сразу выставит вон или погодит, прежде чем высказать все, что думает о бесталанных спасителях? Интриги оставалось достаточно, чтобы пойти и убедиться.
Вроде бы правильный дом ничем не отличался от товарок по улице, особенно в темноте. В прежние времена – да всего-то вчера! - ангел не дал бы себе и труда усомниться, что ползет в правильном направлении. Теперь же он поднимался по лестнице, вовсю изображая грязный мешок тряпья для возможных случайных свидетелей, с долей скептицизма. Но сил в любом случае хватило ровно для того, чтобы упереться лбом в прохладную деревяшку двери и сползти вниз, не дотянувшись до кнопки звонка.
Следовало бы дать знать о своем присутствии, но тревожить сбитые костяшки пальцев не хотелось. После недолгого размышления, Гавриил оставил попытки подняться, стащил с подвернувшейся ноги ботинок и постучал им в дверь. Чуть погодя, он повторил стук и хрипло, с подлинным трагизмом в голосе, завел:
- Л-люди добрые, сами мы не местные. Да-айте, пожалуйста, попить водички, а? И есть так хочется, что переночевать негде.
Проснувшийся в первый раз за тысячелетия желудок тоскливо забурчал в тон. Есть действительно очень хотелось.