Людвиг рассмеялся, не особенно обращая внимания на вызывающую радужную фигуру, украдкой через плечо оглядываясь на отошедшего собеседника, который как будто разом сдулся, сложился, подобно карточной фигуре, становясь зыбким, ненатуральным, как и все вокруг. На фоне всего, что произошло с Людвигом этим вечером (за последние два, или три часа, или вовсе, сколько прошло?), его собеседник просто казался ему очень странным. Но уже совершенно привычным. Кажется, Брайер не только привык, но уже и сроднился с мыслью, что ему предстоит узнать еще очень много нового и непривычного для его мира.
Или нет?
Вот только спутник Людвига в собеседнике, похоже, не очень нуждался, так что можно было спокойно стоять к нему спиной, закрыв глаза, щурясь до зыбкой мутности или вглядываясь в радужный круг на ползущем тумане. Всего-то и нужно было, что кивать или вздрагивать, когда до Брайера доходил смысл нерадостных слов. Доходил он не весь, а как будто обрывками, некоторыми фразами. Даже заданные вопросы не требовали ответа, но все вместе превращалась в настоящую речь – которую Людвиг, наверное, никогда в своей жизни не хотел услышать.
Он обернулся к Проказнику уже тогда, когда тот зашел на поворот, собираясь обойти самого Людвига. Он, видимо, собирался кружиться вокруг, как коршун, а Брайер начал невольно поворачиваться следом за ним, врываясь пятками ботинок в рыхлую землю напополам с корнями диких горных трав.
И вправду – было очень много всего.
Когда кругом замелькали виды, Людвиг завертел головой, растерянно топчась на месте – он не успевал полностью обхватить всю картину, простирающуюся вокруг , как она уже менялась на что-то другое. Горы, похожие на коричные горки в тарелке, быстро перетекали в белые заснеженные предгорья, больше похожие на туманный Брокен. Гигантские плоские камни, похожие на нарды, взмывали вверх, вырастая прямо из земли, терялись в небе и вдруг становились разноцветными полями, похожими на палитры Моне. Еще были голубые горы, озера, тоннели, реки, промерзшие насквозь водопады; изломанная каменная гряда, чередующаяся с кронами деревьев, пиками торчащими к небу; красная пустыня с ямочками, как будто оставленными мячиком для гольфа; изжелта-зеленые, серые, мучнистые пики, торчащие сверху, снизу, отовсюду, вокруг зияющих черных провалов, в которых было трудно дышать.
Всего этого было слишком много для одного раза. Слишком много для Людвига. В последних пещерах – если это были они – у него перехватило дыхание от спертого воздуха, а потом он вдруг понял, что ничего этого не было: просто так среагировал организм на замкнутое пространство, наполненное острыми краями цвета иприта.
Когда все перестало наконец-то бешено меняться, Людвиг глубоко вздохнул, задержал дыхание – и выдохнул со свистом. Закрыл лицо ладонями, до пестрых пятен вдавливая глазные яблоки – все равно это было не настолько ярко, как то, что он увидел только что.
И поведение Проказника снова изменилось. Видимо, ему нравился этот калейдоскоп видов; или, может, ему нравилось наблюдать за лицом Людвига, которому казалось, что он не то сходит с ума, не то благополучно умер и поэтому…что? Он никак не мог объяснить для себя то, что происходило кругом, это раздражало, смущало и не оставляло выбора.
Так о каком выборе он говорит?
И они снова оказались в кабине самолета, только Людвиг совершенно точно помнил, что не шел к ней. Вот он еще покачивается от переизбытка ощущений, по щиколотку в тумане, а вот уже сидит в кабине и щурится от ветра, который бьет в лицо. И о каком выборе тут может идти речь? О свободе воли? Может быть, у каждого человека что-то из этого и было, но люди не то что не хотели – им попросту не разрешали этим воспользоваться. Кто и почему – Людвиг старался не думать. Ветер выдувал из его головы все мысли, которые, должно быть, повисали смятым роем позади самолета. Этакий ментальный шлейф.
И уж конечно, его пугали слова спутника. Тот, черт возьми, говорил вещи совершенно непонятные и оттого более зловещие. Людвигу казалось, что они сейчас разобьются. Иначе зачем какие-то разговоры о вратах? До него, наконец, стало доходить. Эти истории про жизнь, промелькнувшую перед глазами за минуту до смерти – не глупость. Просто на фронте все было до того скомкано, быстро и неожиданно – что если ты не умираешь от пули в кишках, у тебя толком и нет возможности что-то вспомнить. А вот на Людвиге, видимо, оторвались занятно: тут тебе и боевое прошлое, и черт знает что еще, и целое светопредставление ради одного единственного момента – когда все кончится.
Поэтому, когда все в самом деле кончилось, Людвиг не удивился. Просто сначала сердце ухнуло вниз, а за ним и все остальное – печень, почти, желудок, трахея, в общем, сам Людвиг, вместе со своей одеждой и ботинками. Он еще расслышал последние обращенные к себе слова – Людвиг мог поклясться, что услышал бы их, даже если бы уже провалился в воду, - а потом вдруг почувствовал сильный удар. И вода его поглотила, захватила целиком, окатила поднятыми им же самим брызгами и утащила на дно. Брайер перестал что-то понимать, перестал пытаться понять. Просто болтнул руками, махнул руками и – начал подниматься вверх, просто потому что стал заканчиваться воздух, которого и так практически не было.
Когда он всплыл, в голове гудело, но он, по крайней мере, был уверен, что он жив. Впрочем, времени разбираться в этом не было. Спустя семь минут Людвиг уже сидел на причале, оглядываясь по сторонам. Он знал это озеро, часто на нем бывал. Но неужели за те годы, что он воевал, все успело так измениться? Белые домики по краю, причал – причала раньше не было – и огромные махины на колесах. «Бог мой, неужели это автомобили?!»
- Парень, ты в порядке? – немолодая женщина в слишком откровенном купальнике тронула его за плечо. Людвиг обернулся на нее и тут же зажмурился, краснея.
Что он мог ответить? Безумно звенело в ушах – видимо, он все-таки умудрился неплохо так удариться.
«Не теряйся, не думай, что сошел с ума», вспомнилось напополам со звоном.
«Ну, Локи, спасибо».
- Да, но, похоже, я довольно сильно ударился головой. Какой сейчас день?
- Двадцать восьмое августа две тысячи двенадцатого, - так гордо отрапортовала женщина, будто бы это было ее личной заслугой. – Пойдем-ка, дойдем до врача.
Людвиг спорить не стал. Врач ему точно был нужен.
Отредактировано Ludwig Breier (2014-07-30 00:10:46)
