Тишина. Она бы уже давно перешла в фазу звона в ушах, если бы не мерный гул самолета. Чарльз обычно никогда не сидел в тишине. Если вокруг не было разговоров, то в его голове всегда слышались отголоски чужих мыслей, слишком тихие, чтобы разобрать каждую, но в то же время достаточно громкие, чтобы не чувствовать себя в одиночестве. Конечно, он мог отсечь их силой воли, но мог и в любой момент вернуть обратно. По собственному желанию.
Теперь он точно так же по своей воле отказался от этого. От возможности слышать чужие мысли, общаться с людьми и мутантами без помощи речи, управлять ими так, как он посчитает нужным, и делать еще множество вещей, которые ему позволяли способности. Чарльз был мутантом. Особенным. Необыкновенным. А теперь он - обычный человек, слишком обычный даже для того, чтобы вести нормальную жизнь. Заурядный даже.
Зато он может ходить. Довольно неплохая цена, если так подумать. Только вот всего этого могло бы и не быть. Он мог сейчас учить ребят обращаться со своими способностями, не бояться их, принимать, а на деле не может больше ничего.
Чарльз смотрит на сидящего напротив Эрика без ненависти, хотя очень хочется снова ударить его, чтобы понял. А вот что понял, наверное, даже сам Ксавье не сможет сказать. Что-нибудь.
Леншерр не лишен своей способности, что он уже успел продемонстрировать на кухне, едва не угробив столько народу. Согласился ли бы Чарльз поменяться с ним местами? Остаться при своей способности, нормально ходить, но в то же время потерять столько лет жизни? Можно подумать, что он их не потерял. Не утопил в виски и жалости к себе, что еще более противно, чем алкоголь. Нет. Каждый из них заплатил свою цену за то, чтобы сидеть сейчас в кресле самолета.
Слишком тихо. Ксавье отводит взгляд и трет глаза пальцами до тех пор, пока перед его внутренним взором не начинают возникать цветные круги. Только затем он отнимает ладони от лица и с безразличным видом утыкается в иллюминатор. Где-то в хвостовой части Логан со вздохом вытягивает ноги и откидывается на спинку мягкого сиденья. Вот кому уж точно не мешает тишина. И Эрику тоже, он привык к ней, пусть там тишина была несколько иного рода. Кажется, тут только Чарльз чувствует себя не в своей тарелке.
Он вспоминает о том, что сейчас его ход, и переводит взгляд на шахматную доску, которая почти привычно разделяет его и Леншерра. Почти - потому что на сей раз всё совсем иначе. Нет уютного кабинета, глубоких кресел, виски на донышках бокалов и долгих бесед, затихающих только для того, чтобы кто-то из них мог сделать следующий ход.
- Если бы не крайняя нужда, я бы не пошел на эту вынужденную меру, - тишина становится просто невыносимой, а потому Чарльз сам разрушает ее, сминает, как старый черновик, и выбрасывает прочь, а затем безразлично передвигает пешку на клетку вперед. - Не стал бы вытаскивать тебя оттуда.
О да. Если бы он мог справиться сам. Но Чарльз не может. Наверное, он уже ничего сам не может, по крайней мере именно так ему все чаще кажется. Ксавье с силой сжимает пальцы в кулак, чувствуя, как впиваются ногти в ладонь.
Хочется встать и пойти к Хэнку в кабину, хотя Чарльз прекрасно знает, что он справится сам. Справлялся же он как-то с самим Ксавье все это время, умудрившись даже не бросить свои изобретения. О, это многого стоит.
Если бы не крайняя нужда... Если бы не эта самая нужда и не возникший из ниоткуда человек, разве Чарльз бы собрался что-то менять? По правде говоря, он до последнего надеялся, что этого получится избежать... Кажется, не получалось.

Чарльз старается сконцентрироваться только на игре. На фигурах, которые стоят в определенном порядке на доске, на клетках, которые должны что-то символизировать. Для него они не значат ничего сейчас, впрочем, как и порядок их постановки на доске. Он потерял хватку. Можно сказать, что разучился, но Ксавье всё еще помнит, как ходит каждая из фигур, знает, куда ставить пешку и ладью, но в то же время потерял саму суть игры, двигая фигуры больше машинально, чем с определенной целью. Он не стремится загнать короля Эрика в угол, не уничтожает методично его фигуры, он просто делает очередной ход без оглядки на предыдущий.
Так играют свои партии люди, не находящие в шахматах никакой прелести или потерявшие интерес к игре. Они понимают, что надо закончить партию, но их перестает волновать ее исход. Чарльз отмечает, что когда-то он сам знал, куда "пойдет" тот или иной человек, мог с легкостью сам скорректировать его ход, даже не заботясь о том, чтобы этот самый ход вписывался в правила. Когда-то он мог играть людьми, а теперь не может даже увлечься игрой в шахматы. А вот у Эрика было слишком много времени, чтобы разыграть у себя в голове тысячи комбинаций. И Чарльз бы соврал, если бы сказал, что ему совсем не интересно, какие именно. Впрочем, он уже так давно привык себе врать, что, наверное, совесть его не мучила.
- Жил бы нормальной жизнью. Обыкновенной, - пытался бы... Чарльз откидывается на спинку кресла, понимая, что, не смотря на то, что не сводил взгляд с доски, совершенно пропустил ход Эрика. За всё то время, когда они играли в шахматы вместе, он так привык следить за передвижениями черных, что сейчас вынужден был вспоминать, как ходил сам.
Взгляд глаза в глаза. Так хочется отвернуться, но Леншерр будто гипнотизирует его, хотя Чарльз понимает, что это просто невозможно. Кажется, он многому научился за эти десять лет.
Чарльз двигает вперед ладью на три клетки, даже не обратив внимание на то, что так и не увел подставленного под удар коня. Ему очень хочется оказаться сейчас подальше от этого самолета, от Эрика, даже от Логана, который ворвался в его жизнь, когда Чарльз совершенно не был к этому готов, хотя у него возникали сомнения, что к такому вообще можно быть готовым.
- Ты настолько задурил Рэйвен голову, что мы теперь должны предпринять что-то, чтобы она не натворила глупостей. Доволен? - хочется стукнуть по столу и обвинить Эрика хоть в чем-то, на что у него не найдется контраргумента, но даже сейчас Чарльз чувствует себя жалким.
Он отчаянно сжимает виски пальцами, низко опуская голову, а затем резко откидывает волосы с лица, впиваясь взглядом в своего бывшего друга, бывшего врага. Кто они теперь друг другу? Чужие люди? Вряд ли даже после десятилетней разлуки можно быть чужими после того, что они пережили.
- Ты не показывал мне правду, ты лишил меня возможности помогать тем, кто верил, а сам сбежал, - голос предательски дрогнул, горло сдавило и Чарльз поспешил сделать глубокий вдох, чтобы не дать волю эмоциям. Сейчас это ни к чему. Только не перед Эриком, который уверен в непогрешимости собственных убеждений, в своей правоте. Даже десять лет - это слишком мало, чтобы изменить его.

Неполноценен? Пожалуй, да. Эрик даже не представляет, насколько неполноценным ощущает себя Чарльз. Если Леншерр, лишенный возможности почувствовать даже молекулу металла всё свое заточение, знал, что выйдя на свободу он сможет использовать свою силу, то Ксавье сознательно лишал себя возможности это сделать. Сыворотка Хэнка медленно убивала его, если уж быть совсем честным. И пусть у Эрика не было бы возможности покинуть свою тюрьму, это знание должно было означать для него что-то. Чарльз злился на своего бывшего друга, потому что тот оказался сильнее, потому что рядом с ним оказались те, кто его поддерживает, а сам Чарльз сознательно отказался от этой поддержки.
- Это был её выбор. Ты говоришь, что мои убеждения - это утопия, но как далеко от них ушли твои собственные? Ты вбил ей в голову свои идеи и теперь мы вынуждены пожинать плоды. Такой судьбы ты для нее хотел? Для себя? - Чарльз намеренно не спрашивает о себе, стараясь таким образом дистанцироваться от Эрика, но проскользнувшее "мы" выдает его с головой.
Когда пришел этот Логан, Ксавье узнал свое будущее, оказавшееся не таким уж радостным, как можно было предположить. Хотя какое уж будущее у самого Чарльза, получившего возможность нормально передвигаться, но лишившегося собственного "я".
Предлагал. О да, Эрик предлагал ему пойти с ним, стоять рядом в то время, когда планы Леншерра будут медленно, но верно воплощаться в жизнь. Стоять и наблюдать, как рушится всё, за что Чарльз боролся. Как рассыпается пеплом его единственная и самая важная мечта. Лишиться цели, но быть рядом с другом, который превращается в преступника. Тогда Чарльз отказался, даже не раздумывая, заставив себя мыслить глобально. Именно так, как он всегда привык. Отказавшись от сомнений и личных привязанностей. Отказавшись от собственных желаний, которые могли быть слишком личными, слишком интимными, чтобы брать их во внимание и класть на чашу весов вместе с великими целями. Хотя бы потому, что они могли перевесить.
Глупо было говорить о том, что Ксавье не жалел потом о своем выборе, о несколько необдуманном поступке. Кто знает, может быть тогда еще можно было бы что-то изменить? Они бы поговорили с Эриком по душам, он был привел весомые доводы, сделал определенные выводы... Чарльз боялся этих мыслей, как огня, и отчаянно гнал их от себя, стараясь забить голову чем угодно, но только не размышлениями на тему "что было бы, если...", грызущими его изнутри. Ничего бы не было. Не было и не будет.
- А ты доволен тем, что имеешь? Счастлив от того, какую часть жизни прожил? - Чарльз наклоняется и подается вперед, чтобы заглянуть в глаза заклятого друга, хотя одновременно боится и хочет этого больше всего на свете. В его голосе появляется сталь, которой прежде там не было, словно Ксавье научился этому много позже, после расставания с Эриком. Взгляд цепкий и проницательный, лишенный прежней мягкости и смирения. Если бы не факты, говорящие об обратном, можно было решить, что Чарльз вновь обрел свои способности, стал старше, мудрее и научился показывать зубы, не используя телепатию. Очень несвойственное ему качество.

А раньше он всегда мог себя контролировать. Если вокруг творился полнейший пиздец, то Чарльз был единственным островком спокойствия и тотального контроля. Рядом с ним и другим было спокойнее. Только вот Ксавье решил, что вспоминать то, каким он был раньше, не только довольно болезненно, но и совершенно бессмысленно. Зачем раз за разом прокручиваться в памяти то, от чего он почти добровольно отказался. О, Эрик прав, у него был выбор, но только Чарльз давно его сделал, а тут снова появляется Леншерр и все летит наперекосяк. Это просто традиция уже какая-то.
Чарльз цепляется пальцами за подлокотник, слишком поздно осознав, какое слово сорвалось с его губ. "Мы". Так странно вновь осознавать, что когда это "мы" было, а теперь слишком поздно, чтобы что-то менять. Да и нужно ли.
- Вот тут ты прав. Нас больше нет и не будет. Каждый внес свою лепту в то, чтобы всё обернулось именно так, - самолет перестает трясти и Чарльз думает, что это вполне могла быть зона турбулентности, которая совершенно случайно подвернулась очень вовремя. - Если тебе так удобно обвинять во всем меня, то можешь начинать перечислять мои грехи, не замечая свои собственные.
Чарльз еще никогда не ощущал себя таким беспомощным. Даже с пулей в позвоночнике было как-то... легче. Хочется сделать хоть что-нибудь, но он словно прирос к этому креслу, хотя прекрасно понимает, что может встать и уйти в другой конец салона в любой момент. Наверное, это было бы самое лучшее решение.
- О, ты бы с удовольствием мне это показал, да? Свалил бы всю вину на меня, но не признался бы, что... - Чарльз рывком откидывается на спинку сиденья, задевая шахматную доску и не замечая, что фигуры летят на пол. - Сам захлебнулся в собственной мести.
Шах и мат. Вот только кому?
Ксавье поднимается со своего места, трет висок по старой неискоренимой привычке и замечает, как Логан уходит в кабину к Хэнку, видимо, намереваясь выяснить, была ли проблема в зоне полета или они сейчас рухнул к едреной матери из-за неуравновешенного недотелепата и психованного укротителя металла. Впрочем, это только предположение, Чарльз не был в этом уверен на сто процентов.
Чарльз еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным и таким уставшим. Он переходит в конец салона, не оборачивается, и только в туалете позволяет себе выдохнуть, поплескав холодной водой в лицо.

Холодная вода немного приводит в чувства, но это бегство дает лишь кратковременную фору, которая отбросит Чарльза назад. Только вот разве можно отступать назад, не понимая, куда и зачем ты движешься. Ксавье чувствовал себя слепым котенком, у которого отобрали и нюх, так что он лишь слепо тычется в разные стороны, не понимая, почему его раз за разом возвращают в корзинку. Телепатия были его зрением и нюхом, но ведь как-то и без нее можно понимать людей, учиться слышать и слушать их. У Чарльза была уйма времени, чтобы как-то приспособиться, но он предпочел потратить его на глупые и бесполезные дела.
Самолет снова немного трясет, но это скорей всего турбулентность, потому что... Потому что Эрик должен взять себя в руки. Он ведь куда больше вышколил себя по части самоконтроля, у него это фактически врожденное чувство. Так что это турбулентность. Хэнк справится, он вообще очень способный парень.
Чарльз не питал ложных надежд по поводу того, что застанет Эрика мирно сидящим в кресле, может быть даже прикорнувшим там же, так что у него появится возможность отсесть куда-нибудь подальше и провести время в тишине и покое, постаравшись не сильно терзать себя в собственных мыслях. Нет, это было бы слишком просто.
Эрик уже ждал его и это показалось очень естественным, словно бы так и должно было быть - и этот металл в словах, и холод во взгляде, и правильный вопрос, ответ на который Чарльз знал, но всё не решался произнести вслух. Так и должно было быть. Рано или поздно, но это был случилось. Так почему бы не прямо сейчас, чтобы выяснить всё раз и навсегда, иначе недосказанность будет мешать им, отвлекать от того, что нужно сделать, а когда всё закончится... Нет, Чарльз предпочитал не думать об этом вообще. Просто когда-нибудь всё закончится. И всё. А как - это уже другой вопрос, ответа на который дать не сможет никто. А вот на тот, что задал Эрик, пожалуй, стоит ответить.
- Никуда, Эрик, - Чарльз и сам удивлен тому, что он сейчас такой спокойный. Он почти такой, как раньше. Сумел взять себя в руки, хотя сначала это казалось практически невозможным. Неужели, на него так действует холодная вода? Ксавье не отводит взгляд, но это оказывается сложнее, чем несколько минут назад, когда злость кипела и клокотала в груди. - У меня было достаточно времени, чтобы понять, что от тебя никуда не сбежишь, потому что невозможно убежать от того, кто всегда вот тут...
Он как-то совершенно безрадостно улыбается и подносит кончики пальцев к собственному виску, касаясь привычным жестом. Да, куда уж тут убежишь от мутанта, который прочно засел в твоей собственной голове и не желает покидать ее, даже когда ты избавился от телепатических способностей.
Чарльз приваливается плечом к перегородке и не делает попыток пройти дальше в салон. По правде говоря, он совершенно не знает, что ему делать. Совсем. Абсолютно. Раньше было как-то проще. Раньше. Пока не появился Эрик. Ксавье отводит взгляд, опускает глаза, прекрасно понимая, что это признак слабости.