Последние несколько лет Людвиг рассуждал так: все, что его не касается, его не касается. Вернувшись с фронта, он понял, что не стоит лезть туда, куда не просят. И туда, где ты заведомо не нужен, тоже не стоит. Поэтому, как и многие другие жители современного мира, Людвиг проходил мимо тех людей, которые не обращались к нему напрямую. Его в городе почти никто не знал, и это само собой исключало случайные встречи.
Это было удивительно и одновременно с этим удручающе. В маленьком Оснабрюке все знали друг друга, всегда были готовы прийти на помощь, а так же рассказать ворох сплетен и новостей. Кобленц был куда больше, хоть ему и далеко было до столицы, Берлина. Здесь можно было жить и работать в одном районе, и все равно не встретить ни одного знакомого. То есть, те, кто жили здесь всю жизнь, может, кого-то и встречали, но Брайеру было спокойно и тихо: его никто не знал, он никого не знал, все шли мимо.
Но иногда оснабрюковские привычки прорывались, и только Людвиг делал глупости, несвойственные жителям двадцать первого века: подавал уличному музыканту, покупал котенка (чтобы потом его пристроить соседке снизу), бросал монеты в копилку кирхи, показывал дорогу, даже если сам не очень понимал, куда нужно идти.
Мимо некоторых вещей он никак не мог пройти. Например, он не мог пройти мимо подпрыгивающего мальчика, вопящего про супергероев, но это лишь потому, что он со своей мамашей загораживал весь тротуар. Шагнуть в сторону он тоже не мог, мимо неслись велосипедисты. Но наконец Людвигу удалось прорваться через заслон, и он столкнулся с новым препятствием: мужчиной в странной одежде и с окровавленным горлом.
Его будто бы подбросило: живут ли с такой раной? Живут, конечно, особенно сейчас, да и вообще это какая-то царапина, только крови много. А как бы он поступил, встреть такого уникума на фронте? И тут же себе ответил: невзирая на форму, помог бы.
На мгновение вспомнилась встреча, случившаяся сразу после войны:  тогда он впервые увидел пленных французов так же близко, как видел сейчас этого мужчину. И хотя тот не очень напоминал француза (но отчасти одежда его была так же нелепа, как и форма лягушатников), тем более из тех, пленных, ему, кажется, нужна была помощь. Иначе почему бы ему выглядеть таким рассеянным?
- Здравствуйте, - решился Людвиг. – Я могу вам помочь? У вас кровь.
И показал рукой на своем горле, открытом из-за растянутого ворота рубашки, как будто мужчина мог не заметить ранения. С другой стороны, у него был такой ошарашенный вид, что мог и не заметить.
На всякий случай Людвиг повертел головой в поисках камер. Он уже однажды так ошибся: с удивлением, вместе с толпой зевак, наблюдал за тем, как какая-то девушка пытается сброситься с моста, а к ней почему-то никого не пускают люди в строгой одежде. Потом, впрочем, поблизости обнаружились камеры, микрофоны и толпа странно одетых людей: Брайеру быстро объяснили, что здесь снимается кино.
Так может, и здесь где снималось кино, и мальчик, давно ушедший вместе со своей мамой, был прав про супергероев? Людвиг как-то сходил в кинотеатр вместе с соседкой, и был неприятно удивлен. А вот комиксы, которыми теперь были забиты прилавки всех магазинов, произвели на него благоприятное впечатление.

Рядом что-то довольно громко заскрипело, Людвиг повернул голову и задумчиво посмотрел на узорную ковку забора, мимо которого он шел. Симпатичный рисунок, он никогда не обращал внимания, но чему там так скрипеть? Черт знает, может, что-то кинули с той стороны, камень или арматурину? Сейчас можно было ожидать от людей чего угодно.
Надо сказать, Людвиг сразу же проникся к незнакомцу – нет, не симпатией – сочувствием. Он так же чувствовал себя два года назад, оказавшись посреди площади и едва не угодив под машину. Он так же не знал, в каком он городе, так же удивился, узнав, что он находится не в 1920ом, а в 2012 году. Ему тогда очень сильно повезло, что его не упекли в психушку.
Но рисковать Брайер не стал – мало ли, может, парень просто перепил, празднуя вчерашнюю победу? За ночь он вполне мог добраться от Берлина, где вообще, как говорили, творилось черт знает что, до Кобленца.
- Кобленц, Германия, - подсказал Людвиг. – В самом деле, 2014ый. Вчера Германия стала Чемпионом мира. Видимо, вы неплохо отпраздновали, да?
Сам Людвиг футбол не смотрел. Не потому что не любил, любил, и даже в школе был вратарем, просто в его квартире не было телевизора. Но зато были окна, а под окнами всю ночь бесновалась толпа, встречая сначала каждый гол шумным ором, потом победу, а весь остаток ночи орали так, для острастки.
Да и сегодня люди были немного не в себе (и незнакомец был тому примером), что, впрочем, не помешало Людвигу оказаться на работе: государственные учреждения вряд ли считали победу на Чемпионате мира достаточным поводом не работать. То есть, некоторые, может, и считали, но никак не Бундесархив. С утра все сотрудники клевали носом, но покорно стекались на свои рабочие места. И потом так же рассеянно расползались по домам. Полз домой и Людвиг, когда встретил…вот это.
- Царапина царапиной, но промыть все равно не помешает. Много крови, может полиция остановить. Пойдемте, я все обработаю. Мой дом вот, - Людвиг показал рукой на серое здание по другую сторону улицы. Из многих окон свисали немецкие флаги, полощущиеся на ветру. Это до ужасного напомнило Брайеру предвоенные восторженные улочки Оснабрюке с черно-бело-красными флагами и орлами.
В его окне полоскалась выстиранная рубашка, которая там должна была сушиться. Людвиг немного покорил себя за несобранность (потом бы просто очень долго и упорно искал эту рубашку, если бы она улетела в сторону Франции).
- Либо давайте я покажу вам дорогу до больницы.
Судя по поведению и выговору, незнакомец был немцем, но вот то ли он давно не был в Германии, то ли родом из таких глухих национальных окраин, где не сразу поймешь, датчанин ты или немец, а может и вовсе поляк. На датчанина мужчина походил больше, чем на поляка.
Мало ли что придет в голову толпе. Ожидая ответа, Людвиг неотрывно смотрел на мигающий плюсик аптеки и вспоминал, что есть в его аптечке. По всему выходило, что не так уж много, но, чтобы обработать «царапину» -  вполне должно хватить. По крайней мере, можно будет и скорую вызвать (если этот тип, конечно, не беглый преступник – хотя, если честно, по наряду он больше напоминал беглого артиста).

Людвиг философски пожал плечами.
- Либо вы неплохо вчера выпили, и поэтому не помните, не находитесь, либо же случилось чудо и вы переместились во времени и пространстве, - при этом Брайер с интересом поглядывал на Эрика, наблюдая за его реакцией и одновременно с этим подталкивая по направлении движения к светофору. А что оставалось? Не спросишь ведь прямо. Еще и покрутит пальцем у виска и точно сбежит, заливая все вокруг кровью.
Впрочем, судя по всему, кровь уже остановилась, или хотя бы запеклась, потому как все это выглядело мерзко, но не ужасающе.
- Знаете, мне матушка показывала открытки. Она была очень рада, что удалось их купить. Это вышла такая серия, называлась «Каким будет мир в двухтысячном году». С иллюстрациями. Так вот, тут не то что машины должны летать, но и корабли по рельсам мчаться, и лодки по дну ходить. Но двадцать первый век долгий, у человечества еще все впереди.
Людвиг тоже об этом много думал. Он был несколько разочарован, так как в самом деле поверил этим открыткам. Он ожидал летающих людей, а получил самолеты. Ну так тьфу, он был мимолетно знаком с самими Бельтке и Рихтхофеном, что ему теперь те самолеты? Или вот, например, что у каждого будет личное средство передвижения. Ну да, автомобилей стало куда больше. Только все побросали свои машины и пересели на велосипеды.
Велосипеды Людвигу никто не обещал, хоть и пригодились детские годы в полях, когда лучший друг и велосипед были единственным развлечением. Впрочем, в те годи ни разу ему не было скучно, даже с самим собой.
- Да, я добрый самаритянин, - Людвиг открыл дверь в парадную перед мужчиной, пропуская его перед собой. – А вы не привыкли, что люди помогают друг другу? Как вас все-таки зовут?
Они вместе поднялись по лестнице, и, уже открывая дверь ключом, Людвиг сварливо проворчал:
- Если уж вы принимаете мою помощь, то принимайте до конца. Вы, может, и сможете промыть рану, но если придется зашивать, то шея – это не лучшее место, чтобы все делать самому. Проявите благоразумие, пожалуйста.
Брайер поймал себя на мысли, что говорит «слишком» для жителя двадцать первого века. Не то что занудно, скорее просто старомодно. Высокопарно. Да, как-то так.
Людвиг кашлянул и распахнул дверь:
- Прошу, - ну вот, опять.
Нашарив в коридоре выключатель, он указал рукой на открытую дверь, ведущую в зал (да и в спальню, если бы честным, потому как ничего лучше раскладывающихся кресел человечество еще не придумало), а сам разулся и направился в ванну. Во-первых, вымыть руки. Во-вторых, найти аптечку. Она ведь точно была где-то там.
В красной коробке, презентованной соседкой на новоселье, помимо леденцов от кашля, обнаружился пероксид водорода, хирургический пластырь и вата. Людвиг взял всю коробку подмышку и зашел на кухню, чтобы набрать теплой воды из чайника в миску. На всякий случай прихватил еще и моток салфеток и полотенце, которое висело больше для красоты.
- Так, вот и я, - сообщил Людвиг, входя в зал, в котором, кроме комка пледа на кресле, не было ничего, что указало бы на то, что здесь живут люди: никаких фотографий, или статуэток из отпуска, только под потолком вращалась «музыка ветра», привезенная соседкой из Гонконга.

Уже уходя, Людвиг услышал слова, произнесенные незнакомцем. Ну, надо же. Они звучали бы странно, немного напыщенно и как-то по-книжному, если бы Людвиг не ожидал чего-то такого. Как он смог понять из интернета и книг, никто не менял своего места – и времени – положения просто так. У каждого – и Людвиг это точно знал еще и на своем примере – были на то свои веские причины. Нет, ему не было интересно, какие причины были у легко раненного немца, хватало осознания, что они в самом деле были.
Иначе бы мужчина не сидел здесь перед ним, протягивая руку за аптечкой.
Людвиг отдалкороб, сверху поставил миску с водой, показывая, что ее лучше придержать рукой. Скользнув равнодушным взглядом по цифрам на запястье нового знакомого, Брайер обмакнул салфетку в теплую воду.
- Приподнимите подбородок, держите голову.
Нет, Людвиг, конечно, знал, что значат эти символы на руке. Он во множестве видел их на архивных фото, с которыми работал. Но для него они не значили совершенно ничего сверхъестественного: вторая великая война прошла мимо него, став всего лишь продолжением той, в которой сам Людвиг принимал участие.
- Да, я тоже привык к тому, что люди убивают друг друга, - спокойно, без каких-либо эмоций в голосе, ответил на уже успевший забыться комментарий Людвиг, стараясь сделать так, чтобы при нажиме на горло и оттиралась засохшая кровь, и не сминалась трахея. На фронте все было проще: залил, перевязал, отправил в лазарет. Там займутся. Но профессиональная – военная, не медицинская – твердость руки никуда не делась.
- Людвиг Брайер, - наконец-то представился и он, и на этом, пожалуй, можно было прекращать все беседы. Людвиг, по крайней мере, замолчал, сосредоточенный на оттирании темных сгустков с шеи. Крови на свитере было практически невидно, зато она была отлично ощутима. Колкая корочка на приятном мягком материале.
Людвиг бросил грязную салфетку в миску, переставил ее на столик, после чего открыл коробку и отщипнул приличный кусок от комка ваты. Разгладив волокна пальцами, приложил ватку к шее Эрика, другой рукой щедро плеснул перекиси из подготовленной бутылочки. Несколько шипящих капель все-таки скользнули дальше, вата их не удержала, но Людвиг посчитал, что сделал все, что смог. Задумчиво наблюдая за громко шипящей жидкостью, Брайер так же равнодушно спросил:
- Вы из прошлого, Эрик Леншерр?
По крайней мере, сейчас сомнений уже не оставалось. Но, если что, всегда можно будет сказаться немного двинутым умом. Мало ли какие отклонения бывают у людей, которые постоянно работают с архивными бумагами, покрытыми не только вековой пылью, но и еще бог знает чем еще?
За время пребывания в двадцать первом веке Людвиг встретил очень много странных людей. Некоторые были странными настолько, что столетием ранее их бы, наверное, на месте бы и закопали. А сейчас нет – шагали себе по улицам Берлина и прочих немецких городов, и горя не знали. Бывает же такое?
Но почти никогда – не считая этого дня – Людвиг не встречал людей, ведущих себя странно, но совершенно понятно для него. Если бы он хоть раз встретил кого-то, кто вел бы себя так, как положено человеку, прибывшему из далекого прошлого, он бы даже не стразу понял, что тот ведет себя как-то не так – в отличие от окружающих, конечно же.

Людвиг слышал, как мужчина скрипит зубами, но принял это на счет перекиси, поэтому не придал особенного значения. Старательно разрывая хирургический пластырь на несколько частей поменьше, пожал плечами:
- Доводилось.
Когда Людвиг думал о будущем – издалека, из своего двадцатого, - он всегда думал, что в мире больше не будет войн. Больше никогда. Зачем еще войны? Когда все всем уже показали: и как могут топить мирные суда, и как могут травить людей ипритом, хлором, фосгеном, и как казнят всех, кто поднимет голову против.
Оказалось, что Людвиг безнадежно идеалистичен. Даже если не брать во внимание вторую войну, о которой ему пришлось узнать немало, то были и войны, которые закончились только-только, а то и не закончились вообще. И в Афганистан, и в Ирак Германия посылала чуть больше двух с половиной тысяч сыновей, и из них вернулись почти все. Так почему же Людвиг не мог побывать в той или иной стране, а то и вовсе в обеих? Это, конечно, отговорка на случай, если Эрик Леншерр просто окажется странным типом, которого кто-то ранил в горло. Тогда Людвиг, возможно, пожалеет о своем решении, но не сейчас. Просто так он пройти тоже никак не мог – а мужчина еще и среагировал странно. Резко дернул головой – и Людвиг остался стоять, держа в пальцах растянутую марлю, не успев приклеить ее к горлу кусочками пластыря.
Брайер тяжело вздохнул. Шутник. Для начала предстояло решить более насущные проблемы, как ему казалось.
- Не вертите головой, я же попросил. Пожалуйста, - Людвиг отвел кистью руки подбородок мужчины и все-таки приладил «повязку» на рану. Кровь уже не шла, и Людвигу стало не то что спокойнее – он как бы и не волновался, - но скорее умиротворенно. Он сделал то, что должен был сделать любой человек, оказавшийся на его место. Вот только ни за что не сделал бы. Кто же притащит раненного незнакомца к себе домой?
Похоже, они играли в занимательную игру: я, если что, прикинусь умственно больным, а я, если что, сочту тебя психом. Увлекательно, только Людвигу это совсем не нравилось.
Он обмакнул руки в мутную воду из миски и задумчиво стряхнул с пальцев капли.
- Да, знаете, у нас именно клуб. Мы ходим по улицам, ищем раненных людей и забираем их домой. Конечно же, все мы это делаем для души, потому как, сами понимаете, дело это большой прибыли не приносит.
Людвиг оторвал кусок салфетки, скомкал его и вытер ладони, кое-где кровь уже присохла к коже.
- Хочу сказать, что жить вы будете. На этом все. Если желаете сказать мне «спасибо» и уйти, дверь все там же, где вы ее оставили, а если хотите остаться на ужин и поговорить со мной о чем-то, милости прошу. Двери моей кухни всегда открыты для людей «неотсюда», которые не очень остроумно шутят про Уэллса. Я знаю, я читал «Машину времени» как раз в тот год, когда она вышла.

Иногда Людвиг жалел, что совершает те или иные поступки. Некоторые люди, похоже, не желали, чтобы им помогали. На всякий случай Людвиг пообещал себе в следующий раз обязательно спрашивать, нуждается ли кто-то в его помощи или же желает остаться посреди улицы до приезда полиции. Иначе, конечно, могут возникнуть неведомо какие ситуации. Вот, что-то вроде этой.
- Всегда пожалуйста, - безрадостно отозвался Брайер, наблюдая за тем, как Эрик деликатно присаживается на спинку кресла. Не очень, наверное, удобно, и ну очень вызывающе. Или даже нет, не так. Показушно.
Людвиг резко обернулся на звук (звук, с каким свернулся в узор металл на заборе), но не успел заметить, как что-то  железное обернулось вокруг его горла. На пару мгновений ему стало тяжелее дышать, но потом воздух все же стал снова поступать в легкие. Металлическая цепочка с двери уютно свернулась в ладони Эрика. Тот был не в меру агрессивен. Людвигу это не понравилось, но это была именно его ошибка.
Нужно перестать помогать кому-либо. Но Людвиг чувствовал, что должен это сделать, точно так, как когда-то помогали и ему – много, много лет назад.
- Очень интересно, - равнодушно заметил Брайер. Он на мгновение почувствовал страх, это правда, но вовсе не удивление. После того, что видел он, удивляться таким вещам, как сворачивающиеся по чужой воле арматурины – глупо. Только здраво опасаться, что оппоненту придет в голову что-то дурное.
Людвиг не удивлялся. Но он в конце концов была совершенно обычным человеком.
- Я присяду?
Он опустился на стул, на спинке которого висел запасной пиджак. Пришлось обзавестись таким после того, как на единственный рабочий пролился томатный сок. Людвиг сел, развернув стул спинкой к себе, сложил на ней ладони и спокойно посмотрел на Эрика.
- Отвечаю на все вопросы по очереди: да, я из прошлого. Я родился в тысяча восемьсот девяносто девятом году. Сюда я попал из тысяча девятьсот двадцатого, из озера Альфзее в Тевтобургском лесу, я жил там рядом. И я не знаю, как выбраться отсюда. Иначе меня бы здесь уже не было.
Людвиг соврал. Он не хотел бы вернуться в Оснабрюк двадцатых. То, что позволили ему узнать архивные документы, совсем не понравилось Брайеру. То, что случилось после его исчезновения, уничтожило в городе последние осколки старой Германии. Сейчас же в Оснабрюке и вовсе не было ничего, когда-либо знакомого Людвигу. Его отстроили заново с самых крыш до тротуаров.
- Если есть еще какие-то вопросы, я отвечу и без угроз. Если бы я не захотел, вы бы и не знали, что у меня что-то можно узнать.
По крайней мере, Людвиг был уверен, что он в состоянии сойти за нормального человека, если дело стоит того. А вот Эрик Леншерр – вряд ли. У него все-таки был очень странный наряд.

Людвиг усмехнулся. Пугаться нужно тогда, когда ты встречаешься с чем-то непонятным и угрожающим. Эрик Леншерр был опасным, но совсем не непонятным. Он был человеком (ну и пусть, что из-за него летают цепочки  от дверей, это не делает его лучше или хуже), который внезапно оказался вне привычного времени и пространства. Его можно было понять и очень сложно было осудить – по крайней мере сейчас, пока он не сделал ничего дурного.
Но все равно напряжение разлилось в воздухе. Людвиг привык к новой жизни, но опасался нового знакомого, новый знакомый не привык, но за себя не боялся. С'est la vie. Хочешь жить – умей вертеться.
- Если вам несложно, очень прошу, потом верните цепочку на дверь, хорошо? Эта квартира не моя.
Людвиг некоторое время помолчал, но вскоре снова заговорил, отвечая на вопросы:
- Да, успел, именно поэтому не из пугливых. Вам о чем-нибудь говорит Верден, Фландрия, Сомма? Или в вашем времени это злачные места для туристов?
Леншерр как-то неприятно, липко усмехнулся. Людвигу это не понравилось, но он только вздохнул и ничего не сказал по поводу того, что ему не нравится такой метод общения. Впрочем, вполне возможно, что он в самом деле упустил слишком многое – и легкую светскую беседу сейчас (или тогда, когда (где?) жил Леншерр) принято вести именно так.
- Понимаете, Эрик, - Людвиг выдержал прямой, не самый дружелюбный взгляд. – Я не знаю, чего вы хотите от меня услышать. Но если уж зашла речь о великой Германии, я скажу. Не так часто доводится поговорить об этом с кем-то, кроме архивных грымз. Великая Германия перестала существовать в тысяча. Девятьсот. Восемнадцатом. Году, - Брайер специально выделил каждое слово голосом. – Все, что было после – лишь жалкая пародия на мировую державу.
Людвиг облизнул пересохшие губы и перевел дыхание: нечасто в последнее время ему приходилось говорить столько слов, в которые он буквально вкладывал всю душу. И долю обиды за все.
- Я жил в Веймаре: это даже не страна, это… - Людвиг запнулся, подбирая слово, но так и не смог придумать ничего достаточно хлесткого и только махнул рукой. – О Германии Гитлера я знаю очень мало, но это…тоже совсем не то. Настоящая империя была другой. Я видел архивные документы лагерей, - он кинул взгляд на цифры на руке Леншерра. – Ни один император, каким бы он ни был плохим или жалким, не хотел такого для своих людей.
Людвигу потребовалось еще какое-то время, чтобы собраться с мыслями. При этом он неотрывно наблюдал за Эриком. Тот казался ему совершенно непредсказуемым и оттого более опасным.
- Не жалею ли я, что не воевал за великую Германию? Я за нее воевал. Но моя Германия рассыпалась в прах. А свою войну я уже прошел и ни о чем не жалею.
Людвиг мимоходом глянул на свое запястье, прикрытое массивной полоской часов, и растерянно кивнул на слова Леншерра.
- Конечно, я могу взять выходной и отвезти вас на озеро. Вы можете искупаться, чудесно провести время, но…неужели вы думаете, что если бы это было возможно, я был бы здесь до сих пор?  Либо это не то место, из которого можно вернуться, либо время еще не пришло. Либо, ну, не знаю. Либо мы здесь навсегда, если с небес не спустится ангел и не заберет нас.

Отредактировано Ludwig Breier (2014-07-22 13:39:16)

Людвиг редко сталкивался с настолько агрессивными людьми: только пару раз на фронте и вот, сейчас. Но те двое-трое неадекватных парней прикрывали свой страх перед свистом пуль и грохотом снарядов. Что прикрывал своей злостью Эрик Леншерр? Неужели нежелание потеряться в будущем? Значит, стоило думать, ему было, что терять там, откуда он появился на кобленской улице. Если человек оказался в другом времени – значит, это ему зачем-то было нужно.
Правда, сам Людвиг пока что смутно понимал – зачем, и не глупая ли это шутка пилота «голубя». Но в будущем ему нравилось больше.
Людвиг угрюмо проследил взглядом путь цепочки, змейкой юркнувшей на дверь. Вернул – и ладно. Зачем беспокоиться о шее, если хозяйка квартиры дерет за каждую царапину на обоях лишние евро, которых обычно и так не хватало.
Брайер устало прикрыл глаза. Читать Ремарка – не значит ориентироваться в вопросе. Вот Людвиг Ремарка не читал, но войны образы порой не давали спокойно жить. Особенно ночью.
Эрик подошел поближе, начиная еще больше заводиться. Людвиг отодвинул стул и тоже встал. Сидеть перед очевидной опасностью ему не хотелось – и казалось просто невозможным. То же самое, как сидеть посреди ничейной земли, когда на нее со всех сторон падают не долетевшие до окопов снаряды противников.
- Я сейчас говорю именно так, потому что я живу в этом времени. Все, что было за эти почти сто лет – мне не известно, меня здесь не было, не-бы-ло. Вы это понимаете? – Людвиг зло прищурился в ответ. – Знаете, что? Когда я разбирал архив Аушвица, встретил там несколько знакомых имен. Вот это были настоящие дети моего времени. Мы с ними сидели за одной партой, а после сражались бок о бок. Это были дети великой империи. Но вам этого не понять, пока вы не научитесь отделять годы и события друг от друга. А главное, людей.
«Вам» он выделил особенно, показывая, что услышал оговорку и не очень-то ей рад.
Накал вдруг схлынул, оставив за собой разряженную усталость. Людвиг снова сел на стул, сложив руки на его спинке, Леншерр потер глаза так, будто долгое время просидел за плохоньким архивным фотопроектором.
- Любовь, любовь, - негромко, но напевно пробормотал Людвиг себе под нос, неверно истолковав значение слова «ангел». В самом деле, ведь не имел же в виду Эрик некое существо, спустившееся с неба и имеющее одну, а то и больше, пар крыльев? Брайер уже во многое готов был поверить, но только лишь после того, как доказательства сунут ему под нос.

В том, что его собеседник не очень адекватный – сомневаться не приходилось. А главное – он был во много раз сильнее, поэтому Людвиг был на распутье: он знал, что с опасными психами спорить нельзя, но в то же время не мог промолчать. Этот товарищ, которому он по доброте душевной просто решил помочь, выводил его из себя – хотя, в целом, сделать это было довольно трудно.  Брайер уже успел пожалеть о том, что решил проявить человеческую доброту (и поддаться некоторому интересу – ведь ему казалось, что этот человек может рассказать ему нечто интересное о собственном перемещении во времени), но было поздно.
Людвиг знал и понимал, почему он вдруг оказался в другом времени. Благодаря кому – тоже было совершенно понятно. Но Эрик Леншерр, видимо, никак не мог взять в толк: за что ему такое наказание. Германия 2014 ему, видимо, не пришлась по душе. Ну, либо, его прошлое было настолько хорошим, что он не готов был его променять ни на что иное. Но почему же тогда он все-таки оказался здесь?
Людвигу по долгу службы иногда приходилось общаться с исследователями нацистского вопроса. И все, как один, жаловались на то, что получить доступ к некоторым – действительно сенсационным – документам было практически невозможно. А Людвиг, которому было ровным счетом все равно, видел и держал в руках очень важные для историков (и тех, кто пытался разобраться в своем прошлом) бумаги. И ему было совершенно все равно. Несмотря на то, что его архив был самым главным в стране, очень немногие запросы адресовались именно им: в целом германские исследователи интересовались недолгой, но яркой, как спичка, жизнью Рейха. А в самом деле ценные документы, хранившиеся в Бундесархиве, были интересны разве что Людвигу да паре-тройке аспирантов из других стран. Бумаги времен Германской империи, ГДР и ФРГ были не так востребованы.
- Нет, данных обо всех нет, - Людвиг задумчиво склонил голову на бок, и разговор вновь сошел на ту тему, в которой он разбирался. Архивная работа была для него чем-то более реальным, чем давно переставшая существовать Германская империя и никак не волновавший Людвига Третий Рейх.
- Большинство документов, связанных с лагерями, хранятся в Центре документации национал-социализма в Кёльне. Часть документов осталась в хранилище самого Аушвица, кое-что наверняка в польских музеях. В Бундесархив перепали разве что документы о захоронениях. И то есть приказ отсортировать их, описать и передать в Кёльн.
НСДОК настойчиво пытался собрать у себя все, что можно.  Нормальные люди рассекречивают все документы, а эти, видимо, решили собрать все в одном здании и повесить на дверь амбарный замок.

А потом Эрик Леншерр вдруг рассмеялся. Это было Людвигу совершенно непонятно, хоть он и признавал за любым человеком (а попавшем в их ситуацию и подавно, даже если он был на голову выше самого Брайера) право на нервную истерику. Сам Людвиг лишь по счастливому стечению обстоятельств не впал в маразм, потому что был относительно готов к такому повороту. Не совсем такому, но все-таки готов.
Стоило Людвигу подумать об этом, как смех оборвался. Вот и все, и не пришлось бежать за валерьянкой или нашатырем. Но вот все, что происходило после, вообще перестало нести в глаза Брайера хоть какую-то последовательность.
Он внимательно следил за Эриком, чьи черты менялись буквально на глазах: он казался таким равнодушным, а потом вдруг эмоции заиграли на его лице. На смену удивлению и скептицизму пришло недоверие и некоторая растерянность. А уж то, что он говорил, вообще мало вязалось с его образом крайне опасного потенциального (ну, или нет..) убийцы. Людвиг в самом деле видел, с каким трудом ему даются эти слова – произнесенные ровным тоном, не просящим, но и без малейшего намека на приказ.
Людвигу это в известной степени льстило.
Брайер вздохнул, потер переносицу и встал со стула. Все его существо протестовало против каких-либо решительных действий дел на ночь глядя. Еще существо требовало ужина.
- Пойдемте, - Людвиг махнул рукой и первым отправился на кухню. Включил чайник, передвинул на плиту сковороду, накрытую крышкой. – Сейчас я предлагаю все же поужинать, а потом решать все вопросы. Но если не хотите – ваше право.
Брайер заглянул в жестяную коробку с кофе и вдохнул знакомый запах.
- Впрочем, вот что… Да, в принципе можно узнать место захоронения, хотя с точностью до сантиметра мы, конечно, не узнаем. У Аушвица есть братское захоронение, в котором похоронены все, кого удалось найти. Но есть разные захоронения в зависимости от вида смерти. Вы знаете…номер? Боюсь, в бумагах очень мало имен – только поступивших. После все…ну, да вы и сами, наверное, знаете.
Людвиг заварил себе кофе. Выложил на тарелку жареную картошку с кусочками сосисок и, уже держа в руке пустую тарелку, обернулся, вопросительно приподнимая брови:
- Вы со мной? – после чего незамедлительно пояснил. – Мы можем побежать в архив хоть сейчас, я не против, вы уже продемонстрировали, что любого охранника можете заставить распахнуть перед нами двери. Но это совершенно лишено смысла. Не знаю, сталкивались ли вы с архивами, но в нашем все довольно печально. Поэтому ночью в архиве делать нечего. У нас есть такие сотрудники, которые знают все документы в лицо, поэтому куда проще будет потратить пять минут и обратиться за помощью к ним, чем перерывать все стеллажи в поисках нужных бумаг. Вы же не управляете целлюлозой?

Ну вы посмотрите на нас, какие мы нервные. Источаемое человеком напряжение, который был похож на вертикально поставленную и прислоненную к спинке стула шпалу, чувствовалось, наверное, даже в Багдаде, что уж говорить о небольшой кухоньке в обычном кобленцком доме, построенном во время ФРГ.
Ужин прошел в полной тишине, только вилки скрипели о дно тарелок. Людвиг иногда приподнимал брови, наблюдая, как поджаренные кусочки сосисок остаются на краю тарелки. Ну, вольному воля, рассудил он, и, собрав со стола тарелки, скинул остаток в мусорное ведро. Стоя лицом к разделочному столу, Брайер почесал затылок черенком вилки и помолчал, размышляя над заданным вопросом. Да, можно сказать, он сам задавался им же.
- Любой мой ответ прозвучит пафосно и не очень правдоподобно. Поэтому просто скажу так: я считаю, что все должно быть на своих местах.
«Кроме меня», - гордо подумал Людвиг. Ну да он и не рвался никогда вернуться, в отличие от Эрика. Незаконченные дела, все такое, люди. А у него кроме матери и быстро таящих фронтовых товарищей никого и не было, но все они могли пережить людвигово отсутствие.
Умывшись и почистив зубы, Людвиг лег первым, постелив на диване в углу единственной комнаты, решив, что Эрик сам в состоянии разложить себе кресло, ну, или, на самый крайний случай, на полу ляжет. Мир с ним, подумал Брайер, проваливаясь в сон. Сам разберется, не маленький.
Пробуждение было точно такое же, как и всегда. Будильник, восемь утра, пиджак, рубашка, душ, зубная щетка, кофе. Налив кофе и Эрику, Людвиг собрал бумаги, которые нужно было отнести на работу, сложил их в папку и был готов к выходу. С мыслью, что помоет посуду на выходных (а выходные скоро), поставил кружки в раковину.
Брайер глянул на часы.
- Поехали.
В архиве они были, как и положено работнику и человеку, волочащемуся следом за ним, без пяти девять. Перед самым открытием. Правда, Людвигу пришлось немного опоздать, потому как до открытия охранники не пустили бы никого, не предъявившего пропуск. Вестимо, у Эрика такого не было. Так что, героически опоздав, Людвиг подвел Эрика к знакомому охраннику.
- Мой коллега из института в Мальмё, занимается шведско-немецкими отношениями второй половины века, - спокойно поведал охраннику, которому было, в общем, все равно, Людвиг, подумав о том, что даже если у Леншерра и есть паспорт, вряд ли стоит его предъявлять. – Но документы он, к сожалению, оставил в отеле – собирались в спешке. Запишите на меня.
И, не давая никому опомниться, повлек Эрика за собой, в недра Бундесархива. Он уже успел смириться с тем, что работать сегодня не придется, а на завтра, скорее всего, придется брать выходной. Если новоприбывший в 2014 год получит то, что ему нужно, вряд ли он задержится дольше, чем на время, необходимое, чтобы добрать от Кобленца до Альфзее (три с половиной часа, 10,5 евро).
В главном хранилище было прохладно и сумрачно, кое-где бумаги были навалены стопками на стеллажах, кое-где, уже выровненные и сложенные в коробки и пронумерованные, стояли на своих местах. Людвиг указал Эрику на стул, переписал на стикер номер его матери, и надолго скрылся в залежах бумаг, бумажек, записочек, отчетов, писем и коробок. Где-то что-то рухнуло, но там Людвига уже не было, и о том, что он появлялся в каком-то углу, можно было судить только по шуршанию и редкому чиханию.
- Нашел, - Брайер появился, как черт из табакерки, держа в руках подшитое дело. Он еще раз сверил номер и утвердительно кивнул. – Массовое захоронение под Аушвицем, цветы, волонтеры, все дела. Ее не сожгли, просто бросили тело в общую яму.
Людвиг сел и погладил дело по обложке.
- Сделать тебе копию?

Отредактировано Ludwig Breier (2014-08-02 19:34:08)

Людвиг ничего не сказал, просто пошел и сделал копию нескольких листков. Скрепил их степлером, вложил в файлик, плотно закрыл его и сложил пополам.
- Держи. Поехали, я договорился, отработаю в субботу.
Если все получится, то можно успеть вернуться сегодня же домой. Людвиг сначала посмотрел по местному компьютеру расписание поездов, а только потом отметил, что на полном серьезе назвал квартирку в Кобленце своим домом. И ему даже не захочется остаться в Оснабрюке, когда поезд прибудет на центральный вокзал.
- Если можно, я отвечу чуть позже.
Он в самом деле не хотел вот так, наспех, отвечать, хочет ли он попробовать и почему же не хочет. Над этим, во-первых, стоило подумать и  самому ему, а во-вторых, лучше было поторопиться на поезд, чтобы не опоздать. Следующий отходил не критично – через час, но все равно лучше бы поспешить. Сделай дело – гуляй смело. Непонятно еще, как долго Эрика придется макать в озеро, чтобы тот перенесся в свое время. И не ума Людвига дело знать, откуда тот явился, а главное, зачем. Он сделал все, что мог.
Уже в поезде, вытянув ноги в проход и скрестив руки на груди, Людвиг подтянул рукава, глянул на шрам, выглядывающий из-под ремешка часов. Помолчал еще немного и все-таки ответил на заданный давно вопрос:
- Я почему подался в архив? Потому что в панике бегал по городу и не знал, куда мне деться. Как там моя мать? Мой родной город? Дом? Я попал сюда не просто так, не просто нырнул или вынырнул. Перед этим была череда вещей, которая как бы говорила: эй, Брайер, если ты останешься здесь, будет плохо. Все почти стало плохо, но мне помогли. Помогли в моем времени и сделали так, чтобы я оказался в другом. Посмотрел, прикинул, узнал, что случилось с теми, кто остался, и решил, где ему будет лучше.
Людвиг облизнулся и пожалел, что не купил на станции воды. Пить почему-то хотелось безумно, но он просто стянул пиджак и положил его на колени.
- Я еще не понимаю, зачем я здесь, и что я могу сделать полезного – но вот сегодня, кажется, начал понимать. Ты мог оказаться в каком угодно городе, а оказался на дороге именно в то время, в которое я иду с работы. Наверное, это все не просто так, верно? И поэтому я должен был оказаться именно здесь, именно в этом времени. Упаси бог, конечно, если мне еще кто-то свалится на голову, но если так нужно, то пускай.
Сошли на Оснабрюке. Людвиг опустил голову и не смотрел по сторонам: старая картинка никак не сходилась с новой. Будто это был другой город, названный в честь старого. Отчасти так оно и было.
Людвиг специально посмотрел номер автобуса, поэтому они быстро пересекли город и выехали за границу, в лес.  До озера идти было немало, но хотя бы по дороге. В это время практически не разговаривали, и Людвиг понимал, почему. Ему самому не очень-то хотелось.
- Вот я и решил, что я останусь здесь. Удачи, Эрик. Всего хорошего.
Они остановились на причале, на котором когда-то сидел Людвиг. Он был более готов к этому путешествию, чем Эрик. Но раз уж все закончилось благополучно – то в добрый путь.