Боль. Всё, что Чарльз чувствовал сейчас, основывалось на чисто и незамутненной боли. Она была причудливо смешана со слабостью, закралась в чужие мысли, маячила на периферии сознания, пожирала его изнутри и терзала снаружи. Теперь ему казалось, что вся его жизнь была подчинена одной лишь боли, что так было всегда, а те несколько мгновений, когда ее не было, это просто недоразумение и ошибка. Боль была неотъемлемой частью всего его существования.
Он не может заставить себя не чувствовать боль. Кого угодно - да, но только не себя самого. Кажется, она вспорола все нервные окончания, безжалостно размочалила нейроны, связала в тугой узел тонкие волокна. От собственного бессилия хочется выть, но Чарльз только шумно выдыхает, скулит, цепляется пальцами за всё, что попадется под них. Он мечтает сейчас вернуть все обратно, на несчастных пару минут назад. Тогда бы он объяснил, смог бы показать. Однако теперь это всё не имеет совершенно никакого смысла.
Всё вокруг сливается в какое-то сплошное серое пятно, он не различает лиц и фигур, но четко продолжает видеть глаза Эрика. Тот совершенно не похож на себя в шлеме Шоу, вмиг стал каким-то чужим, но смотрит, кажется, совсем по прежнему. А может быть это просто мозг под воздействие боли выкидывает фортели, а на самом деле все совсем не так, как видит это Чарльз.
Губы Эрика шевелятся, но отдельных слов он не разбирает, просто бормотание, но затем, по мере того, как Ксавье учится жить в этом мире сплошной боли, окружающая обстановка начинает приобретать четкость. Он шумно вдыхает и пытается озираться по сторонам, когда наконец понимает, почему все так переполошились.
Эрик забирал его.
А Чарльз не мог ничего сделать. Ни когда Леншерр готов был убить Хэнка, ни когда он кивал Азазелю, чтобы тот готовился перенести их. Куда? Мир раскололся на сотни кусков, как и они вместе с ним и, кажется, Чарльз ненадолго отключился.
По крайней мере, пришел в себя он уже в кровати, хотя кроватью ее можно было назвать лишь с большой натяжкой. Пальцы тут же вцепились в простыню, смяли, потянули на себя, а сам Чарльз попытался подняться, хотя бы сесть, но только сбил простыню и упал обратно с очередной вспышкой боли. Застонал. Впился ногтями в ладони, оставляя полулунные красные следы, и уставился в потолок широко распахнутыми глазами.
- Зачем, Эрик? - его сейчас, если честно, мало интересовали вопросы перевязки, хотя, кажется, он все тут испачкал кровью.
Чарльз не спрашивал, почему Эрик не послушал его, почему убил Шоу, едва не прикончил Мойру, стал причиной его ранения. Он хотел знать, зачем Леншерр принес его сюда. Еще совсем недавно было бы так просто узнать, что на самом деле движет им, но теперь...
Чарльз поворачивает голову и смотрит на шлем, который теперь сидит на голове Эрика, словно влитой. Очень ценная вещь и Леншерр не спешит снимать ее по вполне понятным причинам. Ксавье прикрывает глаза и отворачивается.
- Зачем ты принес меня сюда? - четче формулирует свой вопрос, хотя не совсем понимает, какой именно ответ хочет получить. Он одновременно жаждет услышать правду и боится ее, что, если на самом деле все окажется куда более прозаичнее, чем можно предположить? Даже не смотря на шлем и ранение, Чарльз остается очень опасным противником для Эрика.

Чарльз может очень долго развлекаться, гадая, о чем именно думает Эрик, хотя раньше ему даже не нужно было читать мысли друга, чтобы улавливать, понимать, додумывать за него окончания фраз. Где он ошибся? Что сделал не так? Какую ошибку допустил в своих суждениях? Когда месть успела поглотить Эрика полностью? В какой момент стоило быть настойчивым или, наоборот, расслабиться и плыть по течению?
О, на сей раз у Чарльза будет очень много времени, чтобы найти ответы на эти вопросы. Он может потратить на это одну маленькую боль-вечность, а может даже две. Роскошь какая-то, а не жизнь.
Они встретились в ледяной воде, а проститься должны были на раскаленном песке Кубы. Но Чарльз теперь лежит на скрипучей койке в дешевом мотеле и не понимает, почему история не закончилась.
Ирония судьбы, не иначе. Даст ли ему Эрик вот тут просто истечь кровью, которая пропитает весь матрас насквозь, после того, что случилось? Может это и есть его настоящая цель? Просто понаблюдать, как медленно покидает его старого друга жизнь, чтобы точно убедиться в том, что эта глава его жизни закончена.
- Ты ведь не для этого меня перенес сюда. Не чтобы дать истечь кровью, - Чарльз шумно сглатывает и с трудом заставляет себя расслабить пальцы, их уже сводит от напряжения. - Мне нужна перевязка. Если ты сможешь это сделать, то давай.
Он проводит тыльной стороной ладони по лбу, трет висок, собирая соленые капли пота с кожи. Перед глазами всё плывет от каждого движения, так что приходится вести себя спокойно, чтобы не потерять ту тонкую нить, которая еще связывает его с реальностью, хотя кажется, что Эрик сейчас просто не может быть реален.
Чарльз закрывает глаза и тянется к Рэйвен. Она должна знать, что с ним всё хорошо, по крайней мере пока, но очередная вспышка боли заставляет его застонать и вновь откинуться на подушку. Хочется завыть от собственного бессилия, но кажется, что даже на это нет сил. Он просто плывет по течению боли, наблюдая за Эриком из-под полуприкрытых век. Кто виноват в произошедшем? Мойра, пытающаяся выстрелить в человека, который способен остановить летящие с бешеной скоростью боеголовки одним движением руки?
Рэйвен, которая просто хотела принять себя такой, какая она есть? Хэнк, желающий быть любимым? Шоу, мечтающий о мировом господстве и ради этого готовый идти по головам, в том числе и своих соратников? Эрик, забывший о том, что месть не принесет ему такого желанного успокоения? Или он сам со своими идеализированными представлениями о дружбе, единстве и мирной жизни?
Кажется, будет гроза. Чарльз бы не отказался сейчас подставить лицо холодным тугим струям дождя, послушать раскаты грома, посмотреть на то, как молнии вспарывают небеса. А вместо этого он будет лежать на старой кровати в мотеле и смотреть в потолок, потому что смотреть на Эрика сейчас нет больше никаких сил. Если он будет смотреть, значит он будет терзать себя вопросами, будет злиться на него, на себя, на весь мир. Это тупиковый путь. И Чарльз сам загнал себя в этот тупик, поступив крайне недальновидно. Позволив поступить так же и Эрику.

Не смотря на то, что Чарльз понимает, как важна сейчас обработка раны, что это куда важнее, чем беседа с Эриком, которую можно отложить хотя бы того времени, как сам Ксавье перестанет корчится от боли. Не смотря на то, что Чарльз всегда был здравомыслящим человеком, а потому должен  знать о риске заражения да и всего прочего, что может повлечь за собой инфицированная рана, он не хочет, чтобы Эрик уходил.
"Не оставляй меня, пожалуйста..."
Не сразу приходит осознание того, что друг его просто не услышит, шлем не только скрывает часть лица, так что даже в глаза нельзя нормально посмотреть, но и, что самое главное, не дает читать чужие мысли и доносить свои. Не смотря на то, что Ксавье действительно почти не применял эту свою способность на друге, сам факт того, что он всегда сможет найти его, если понадобится, приносил спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Черт возьми, даже "завтра" у Чарльза неотрывно было связано с Эриком, как закат с рассветом, а вдох с выдохом. Видимо, напрасно. И стоило было учесть все риски. Впрочем, теперь уже как-то поздно говорить об этом, все решилось, и пусть пока не известно, каким будет окончательный исход, Чарльз не надеется, что имеет смысл думать о хорошем.
Эрик не слышит его и все равно уходит, оставляя Ксавье в компании собственной боли, которая стала теперь его лучшим другом, любовницей, сестрой, матерью. Еще сильнее хочется выть от бессилия, но в горло будто затолкали плотный ком, который не пропускает ни одного звука, кроме сдавленного скулежа. Чарльз не будет скулить, у него еще осталось чувство собственного достоинства.
Через пару минут он понимает, что нет у него никакого достоинства. Секунды растягиваются для него в маленькие вечности, заставляя отчаянно вглядываться в узор трещин на потолке, надеясь, что вот сейчас дверь откроется и зайдет Эрик.
Еще через минуту Чарльз понимает, что страх одиночества куда страшнее, чем боль. Он мечется по постели, еще больше сбивая и без того смятые простыни, пусть каждое движение и причиняет почти невыносимую боль. Он боится, что Эрик больше не придет. Не нужно было отпускать его, хотя что бы Чарльз вообще мог сделать.
- Эрик, - голос звучит неожиданно слабо. Чарльзу никогда вообще не нужно было кричать, чтобы привлечь к себе внимание, он мог сделать это в полнейшей тишине совершенно без усилий, и то, что теперь даже собственный голос отказывался ему повиноваться, вызывало настоящую панику.
- Эрик! - наивно полагать, что кто-то его услышит, в мотеле сейчас не больше трех-четырех постояльцев, а сидящий внизу кубинец предпочтет сделать вид, что ничего не слышал, слишком уж напугал его Леншерр.
Чарльз бессильно стискивает одеяло, вновь пытается приподняться на руках, но спину жжет болью и он падает обратно, хватая ртом воздух, словно выброшенная на лед рыба.
"Ты ведь не бросил меня, Эрик..."
Если он не сконцентрируется хорошенько хоть на чем-нибудь, то с подступающей паникой уже не справится. Чарльз выравнивает дыхание, хотя оно по прежнему вырывается из груди с хрипом, впивается ногтями в ладони, не обращая внимания на то, что, наверное, кожа пробита уже до крови, прикрывает глаза. Чтобы хоть чем-то отвлечь себя, он начинает прокручивать в голое события, предшествующие тому, как он оказался в этом мотеле. Прорываясь сквозь тягучий сироп боли, он бережно восстанавливает каждое мгновение, каждую секунду, хотя это начинает причинять боль уже не физическую, но душевную. Отличный способ не впасть в болевой шок с риском оказаться в палате для душевнобольных.
За окном разворачивается настоящая драма - туча наконец добралась до них, так что небо стремительно темнее и слышаться первые раскаты грома. Они так похожи на выстрелы, что Чарльз вздрагивает, он слишком глубоко ушел в себя, чтобы в одно мгновение вновь вернуться в номер.
Когда первые капли ударяются о землю, Ксавье расслабляется, не слушая ничего, кроме этого мерного шума, даже шепот боли отходит куда-то на второй план. Так почти хорошо. Почти правильно.
Хлопает дверь и Чарльз широко распахивает глаза.
- Эрик.

Эрик тут. Он пришел. Этот простой факт заставляет Чарльза едва слышно вздохнуть и расслабиться. Что бы между ними ни произошло, он не может справиться с волнением сейчас и то странное чувство облегчения, которое в первый момент показалось совершенно диким, заполняет его. Если бы Эрик не пришел, то у него была бы возможность достучаться до кого-нибудь в этом мотеле, заставить подняться в номер, позвонить Рэйвен или Хэнку, сделать что-нибудь, но довольно ощутимо под дых бьет мысль о том, захотел ли бы он вообще что-то такое делать. Это пугает, потому что Чарльз всегда любил жизнь. Не смотря на все те сюрпризы, которые она ему подкидывала, Ксавье любил ее, а потому он не должен думать в подобном ключе, это неправильно, противоречит всем законам о выживании и человеческой природе. Это просто секундная слабость, мгновенное желание, которое не имеет права на существования, пусть хоть весь мир от него отвернется, он будет жить, даже если для этого нужно будет отгородиться ото всех. Нужно мыслить рационально, а не опираться только на эмоции.
Он не смотрит на Эрика, но чувствует, что тот рядом, а когда все металлические предметы в комнате начинают вирировать, обеспокоенно вскидывает голову, морщится, шипит сквозь зубы и все же поворачивается к Леншерру. В глазах на несколько мгновений вспыхивает страх и беспокойство. Так хочется вновь сказать: "успокой свой мозг, Эрик. Не дай гневу контролировать себя, мой друг. Контролируй его сам." Приходится только сильнее сжимать челюсти, а Эрик справляется сам, потому что на его голове все еще шлем, который не позволяет воздействовать телепатически. Сам.
- Я всё еще не знаю "зачем", это дает мне простор для поиска подходящих решений. Какое-то должно оказаться верным, - кажется, у них нет сейчас настроения для бесед. Вряд ли истинная причина - состояние Чарльза, просто все настолько странно и стремительно, что нужно собраться с мыслями, успокоиться и обдумать свои следующие слова. Чарльзу нужно, но он не знает, что нужно Эрику.
Ксавье лишь кивает на вопрос о лишних движениях. Чем спокойнее он будет лежать, тем быстрее завершиться перевязка. Во время всех манипуляций Эрика он сохраняет молчание, только стонет сквозь зубы, когда движение оказывается более болезненным, чем он может вытерпеть. Кажется, что это не закончится никогда, а потому, когда Эрик наконец поднимается, Чарльз шумно выдыхает, расслабляясь и разжимая кулаки - на ладонях остаются очередные следы от ногтей.
- Спасибо, - от морфина, а Ксавье почему-то уверен, что это именно он, мутант не собирается отказываться. Он не будет строить из себя героя, рискуя получить болевой шок после каждого движения. Способности немного помогли справиться с болью, а потому он не умер прямо на горячем песке Кубы, но сейчас геройствовать просто глупо. - Надеюсь, никто не пострадал, когда ты доставал его.
Боль от укола почти не ощущается,по крайней мере ни в какое сравнение не идет с той, что мучила его до этого, а потому Чарльз даже не обращает на нее никакого внимания. Он откладывает пустой шприц и откидывается на подушку, краем глаза наблюдая за Эриком.
- Тебя будут искать, - замолкает на секунду, а затем исправляется. - Нас будут.

Боль отступает медленно и неохотно, словно зверь, которого отпугнули на несколько спасительных часов огнем, скалясь и не оставляя попыток укусить хорошенько напоследок. Чарльз не тешит себя мнимыми надеждами, что это навсегда, он знает, что вскоре боль вернется с новой силой, вновь будет терзать его ядовитыми клыками, но это будет потом, а пока у него есть возможность сказать что-нибудь бывшему другу, хотя где-то на задворках сознания трепещет мысль о том, что лучше было бы поспать, чем тратить драгоценное время на бессмысленные препирательства, сон уж всяко полезнее, чем их споры. По крайней мере сейчас. Но Чарльз понимает, что второго шанса может и не быть.
- Я очень ценю твою заботу, - Ксавье не издевается, хотя тот, кто его не знает, может предположить, что за его словами скрыта тонкая ирония, призванная поддеть собеседника, всадить рыболовный крюк в его кожу. Только вот Эрик знает Чарльза. Слишком хорошо знает. - И обязательно воспользуюсь советом.
Он прикрывает глаза, но стоит Эрику поменять положение в пространстве, как Чарльз поворачивает голову, чтобы проследить за его передвижениями. Наверное, он все же боится, что Леншерр уйдет, пусть это и звучит очень странно. Любой нормальный человек предпочел бы избавиться от такого опасного собеседника, как Эрик, но только не Чарльз. Ему казалось, что он потеряет его навсегда, если позволит сейчас уйти. Правда, как именно он в таком состоянии собрался задерживать вполне здорового Эрика, оставалось загадкой даже для самого телепата.
- Я никогда так не думал и теперь не думаю, - Ксавье качает головой и вновь переводит взгляд на потолок, хотя каждая трещина там уже изучена и поставлена на учет. На собеседника смотреть одновременно и хочется, и невыносимо сложно. А вот то, что Эрик договорился с Азазелем, очень верный тактический ход с его стороны, только вот... - Ты не сможешь убегать вечно, даже с помощью Азазеля. Когда-то придется остановиться, Эрик.
Чарльз слушает, как Леншерр делает еще один глоток виски, считает про себя до трех и выдыхает. Его немного клонит в сон, но это потому, что боль отступила, дала ему несколько часов передышки.
- Что еще должно произойти, чтобы ты понял, что теперь никогда не будешь таким, как раньше? - то, что Эрик обвиняет во всем его, больно ранило, заставляло злиться и сжимать кулаки, вновь будило боль. - Когда ты успел стать таким слепым?..
Он хочет привычно добавить "мой друг", но с трудом останавливает себя, хотя без этого фраза становится какой-то неполной, обрезанной и куцей. Чарльз вновь пытается вызвать в себе гнев к Эрику, в который уже раз, но безуспешно. Вместо этого он ощущает только неприятную распирающую пустоту, которую хочется чем-нибудь заполнить, но нечем.
"Это не она, это ты..."
Ксавье часто моргает и отворачивается совсем. Эрик начнет злиться или, наоборот, уйдет в себя, не пытаясь больше ничего доказать. И то, и то чревато неприятными последствиями, но что может быть неприятнее того, что уже произошло. Они и так уже летят в пропасть, лишний толчок не сыграет роли.

- Ты стал телепатом, Эрик? - Чарльз позволяет себе короткую улыбку, но не более того. Сейчас это как раз больное место, на которое хочется постоянно давить просто потому, чтобы не болели другие. Он будет постоянно напоминать себе о том, что не сможет больше читать мысли Эрика, чтобы на миг забыть о том, что потерял он его совершенно не по этой причине. - Ты много чего мог сделать сразу, но не сделал. И я не понимаю твоих мотивов.
Он многого теперь не понимает и никто не спешит объяснять Чарльзу то, как ему жить с этим незнанием. Придется учиться самому. Очень хотелось верить, что он достигнет в этом успеха, как достигал его всего и во всем. Ну, практически во всем. Эрик не был его персональным успехом, просто язык не поворачивался так говорить о нем.
- Я знаю, каким ты был, потому что влез в твою голову, - покладисто соглашается Чарльз, не видя особых причин спорить с этим. В конце концов, так оно и было, так было со многими, но только Эрик стал особенным, за что Ксавье сейчас вынужден расплачиваться не только болью, но и моральными терзаниями. Сейчас приходит то время, когда можно лежать и бесконечно задаваться вопросами "что я сделал не так?" и "а может нужно было поступить иначе?". Как обычно, подобные вопросы приходили в голову тогда, когда было уже поздно что либо менять. На момент поступков, которые сейчас яростно анализируется, Чарльз считал, что поступает совершенно правильно и не нуждается в столь критическом отношении. - И именно поэтому я знаю, что тебя это не устраивало. Не пробовал сам себе в этом признаться.
Очень хочется отвернуться от Эрика совсем, повернуться к нему спиной, но сейчас Чарльз не может этого сделать, остается только поддаться накатывающей волнами сонливости, позволить себе уснуть, потому что он не знает, когда удастся поспать еще. Только во сне можно не думать, а просто плыть по течению, что было для него в данный момент почти счастьем.
Кажется, что сон был таким коротким, потому что Чарльз уже не спит, когда в номере появляется Азазель. Боль еще не вернулась, а потому он ловит себя на мысли, что можно захватить контроль над Азазелем, приказать ему перенести их хоть в штаб ЦРУ, хоть в его особняк, хоть в тюрьму. Куда угодно. Это же на самом деле очень просто. Чарльз сейчас не ощущает той всепоглощающей боли, так что может захватить сознание мутанта. Не Эрика, конечно, тот в шлеме Шоу, а вот Азазеля - да. Один приказ и все может быть решено.
Только вот Ксавье прекрасно понимает, что, если он поступит так, то навсегда потеряет Эрика. Казалось бы, их дороги разошлись, но телепат отчаянно цепляется за прошлое, которое уже не так крепко связывает их вместе. Возможно, он лелеял призрачную надежду на то, что ему удастся убедить Эрика. Это звучит настолько эфемерно, что, наверное, верит в это один только Чарльз. Но именно поэтому он не открывает глаз и не позволяет своему дыханию сбиться. Ради одного шанса Ксавье был готов рискнуть своим будущим. И он это сделал. Пусть лучше разочаровываться после, чем корить себя за несделанное.

Перемещение было мгновенным. Удивительная способность Азазеля была действительно потрясающей и необычной. С такой он уж точно не пропадет, если придется выживать самому. Чарльз мог сколько угодно гадать, присоединится ли теперь мутант к Эрику, но тот факт, что Азазель выполнил уговор и вновь вернулся, означал начало каких-то отношений. В конце концов, он с легкостью мог сбежать. Такому мутанту это не составит никакого труда. Не сбежал. Вернулся. Перенес их. Чарльз отмечает про себя, что Азазель никогда не примкнул бы к таким, как Ксавье, свято верящим в светлое и доброе в людях.
Чарльзу просто нужно почувствовать себя живым, понять, что пуля не отняла у него способность читать чужие мысли. Он тянется к Азазелю, улавливает сначала отголоски, а потом уже полноценные образы, касается граней его сознания, чувствует, что может захватить контроль. На несколько мгновений этот соблазн становится таким нестерпимым, что Чарльз готов ему поддаться, позволить себе сделать, как лучше. Мутант даже не поймет, что его поступки будут продиктованы не собственными желаниями, а Ксавье. Соблазн слишком велик.
"Он достойный преемник Шоу. С ним мутанты смогут стать действительно непобедимыми. Люди начнут бояться нас, но всё же склонят головы."
Чужие мысли вызывают желание перекроить мировоззрение, заменить их своими, навязать, задавить, уничтожить. Однако они же и действуют на Чарльза отрезвляюще. Он торопливо закрывает сознание, успокаивается и старается подавить секундное разочарование. Азазель верил Эрику и не понимал, почему тот таскает с собой предателя. Ну, по крайней мере он тоже не знал истинную причину поведения Леншерра.
Чарльз медленно открывает глаза, как только Эрик окликает его, пусть и не закончив фразу. Не нужно быть телепатом, чтобы знать, что он хотел сказать. Не нужно. И от этого становится еще больнее.
- Германия? Даже для тебя это очень... символично, - Ксавье пытается подняться, хотя спину простреливает боль, но ему нужно хотя бы приподняться. Не выглянуть в окно, не посмотреть на Эрика, а просто почувствовать себя не таким немощным.
Получается с большим трудом, на глаза наворачиваются слезы, но Чарльз упорно цепляется за все, что попадается под руку, шумно дышит, закусывает губы, так что они спустя пару секунд краснеют и неприятно ноют. Он добивается своего, хотя на лбу уже выступил пот. Долгожданного облегчения не наступает.
- Как долго ты собираешься скрываться? - того времени, что он пробыл между снов и явью вполне хватило, чтобы хотя бы немного восстановить силы, а потому Чарльз рассчитывает хотя бы на короткий разговор, пусть даже душеспасительные беседы, что угодно, лишь бы не это молчание. - Как долго ты собираешься держать меня рядом? Насколько затянется твой поиск ответа на этот вопрос? Хотя бы для себя самого
Ксавье шумно выдыхает и опускает глаза. Сердце бешено колотится, он потратил много сил, чтобы подняться, хотя раньше это действие не потребовало от него никаких усилий. Он не чувствует в себе прежней энергии, но не только из-за ранения, просто исчезло то крепкое плечо, на которое Чарльз всегда был вправе рассчитывать. Его землю выбили из-под ног.

Чарльз понимает, что поступил правильно. Что бы он сделал, если бы все же захватил контроль над Азазелем? Отправил бы Эрика куда-нибудь в тюрьму? Смешно, там столько металла, что можно даже не напрягаться особо, чтобы сравнять все с землей. Подстроил бы внезапное нападение? Нет, Леншерра теперь сложно будет застать врасплох, слишком хорошо он знает своего старого друга, слишком открыты они были друг перед другом. Или это Чарльз слишком открылся? Ошибся, понадеявшись на то, что получит то же самое в ответ. А получил пулю в спину и разочарование, в котором он виноват сам. Даже в этой ситуации Ксавье не собирался умалять свою вину, потому что она была внушительной. Они оба это понимали. Поэтому он считает, что поступил правильно, позволив Азазелю отступить. Так и нужно. Только вот Чарльз не знает, как ему нужно поступить дальше.
- Я думал, что это произойдет при других обстоятельствах, - он снова чуть не добавляет "мой друг". Слишком уж привык к этому обращению, но сейчас даже в мыслях не позволяет себе так называть Эрика, но совсем не из страха того, что неожиданно шлем Шоу проявил новые свойства и позволил его обладателю читать мысли, совсем нет. Просто Чарльз понимает, что нужно отвыкать. Не смотря на то, что они сейчас тут вместе, им с Эриком не будет по пути, как бы этого ни хотелось Ксавье. Для этого нужно желание двоих.
Чарльз горько улыбнулся, вкладывая в эту улыбку не физическую боль, а то разочарование и обиду, которых было слишком много. Ему совсем не хотелось делиться этим с Эриком, но по-другому не получалось. Они не могли теперь, как прежде, говорить обо всем на свете, потому что Куба разделила их и сделала невозможными дискуссии, но позволила противостояние. А Чарльз понимал, что сейчас он слишком слаб.
Он действительно надеялся на то, что они с Эриком когда-нибудь приедут в Германию. За очередным мутантом или просто так. Леншерр покажет ему места, где прошла счастливая часть его детства, те, которые вспомнит. А если некоторые сотрутся из памяти, то Чарльз поможет ему. А получилось все совсем иначе, о чем он жалел. Просто не мог не жалеть.
- Зачем тебе это? Ты добился того, чего хотел... Ты отомстил. Это было смыслом твоем жизни, теперь ты хочешь продолжить путь Шоу? Эрик, одумайся, - Чарльзу бы очень не хотелось, чтобы в его голосе проскальзывали нотки отчаяния, он и так чувствует себя достаточно жалким. От резкого движения, с каким Ксавье подается вперед, все тело охватывает судорога боли. Он стонет и зажмуривается, пытаясь запереть эту боль внутри себя, позволить себе не показывать свои слабости, хотя они так очевидны. В другой бы раз он первым пришел бы к Эрику, чтобы рассказать о физической или моральной боли, но не сейчас. - Просто не становись таким, как он. Я больше у тебя ничего не прошу.
Чарльз наконец справляется со своими ощущениями, дышит глубоко и ровно, хотя слезы наворачиваются на глазами сами собой. У него не сил бороться с собственной слабостью, что уж говорить о том, чтобы справиться с Эриком, чьи убеждения та же сильны, как и идеалы самого Ксавье.
- Ты не сможешь изменить меня, слишком долго нужно будет ждать.

Так странно ощущать, что ты переместился в чужой дом, именно переместился, а не приехал, потому что Азазель, как средство передвижения, был очень странным. Ксавье не знает, чей этот дом, он мог бы выяснить, но сейчас на это нет сил, все они уходят на то, что чувствовать себя относительно живым.
Чарльз одновременно понимает и не понимает, почему Эрик вернулся сюда. И дело даже не в том, что "зовут гены", просто именно тут все началось, не для них с Эриком, а для самого Леншерра. Тут он родился, в Германии же произошла его первая встреча с Шоу, а потому вполне естественно, что его тянет вернуться сюда, чтобы замкнуть наконец порочный круг. В то же время, Чарльз понимает, что круг теперь не замкнется. С убийством Шоу Эрик потерял ту самую последнюю ниточку, которая связывала его с детством, родиной, своим прошлым. Пусть эта ниточка была насквозь гнилая, врезалась в кожу, оставляя незаживающие вечно кровоточащие раны, но она была единственной. Пусть сейчас Леншерр думает, что  это принесло ему облегчение, но Чарльз знает, что скоро все закончится, а заполнить пустоту будет уже нечем, потому что одним легким движением Эрик перерезал и ту нить, которая связывала его с особняком Ксавье, с ним самим. Было ли от этого больно? Пожалуй, даже слишком, возможно потому, что Чарльз этого не ожидал, почти поверил в то, что всё может быть хорошо.
- Непредсказуемость жизни ничем не отличается ни для нас, ни для обычных людей, даже зная, порой, что произойдет именно так, а не иначе, никто ничего не исправит, - Чарльз на миг прикрывает глаза и глубоко вдыхает, потому что ему будто не хватает воздуха.
Он не понимает, почему вдруг становится тяжело дышать. От того, что Эрик упоминает погибших мутантов, тычет его носом в ошибки или это просто предвестник боли, которая уже подобралась совсем близко и готовится раскрыть свои объятия, чтобы вновь заключить в них Чарльза.
- Я ценю любые жизни, кому бы они ни принадлежали, - телепат морщится, но упрямо смотрит на собеседника. - И не тебе определять их цену, Эрик. У тебя нет никакого права. Тот, кто отнимает жизни, должен понести за это наказание, но не ты определяешь это наказание. Не мни себя богом только потому, что в твоем организме произошла мутация.
Он чувствует, что Эрик злится, и сам не может контролировать свою злость, словно за время их дружбы установилась какая-то странная связь, заставляющая проецировать эмоции друг на друга на интуитивном уровне. О, с каким бы удовольствием Чарльз бы сейчас поднялся на ноги, нервно походил бы по комнате, пытаясь доказать Эрику свою правоту, но... он не сможет. Это заставляет его чувствовать себя беспомощным, что, по сути, так и есть.
Дышать становится все труднее, но Чарльз пытается справиться с собой, чтобы не выдать свои слабости, когда Леншерр склонился над ним. Это будет еще более унизительно, чем обычно.
- Госпиталь... Да. Хорошая идея, - он слабо улыбается, принимая стакан с водой, но пальцы слушаются плохо, а потому телепат отпивает короткий глоток и поспешно передает его обратно Эрику, чтобы не уронить, а потом вскидывает на собеседника широко раскрытые глаза. Сейчас, когда он так близко, можно не пытаться поймать его взгляд, он тут, как на ладони, хотя шлем и мешает получить тот самый зрительный контакт, который устанавливался между ними всегда. Чарльз сжимает локоть Эрика ослабевшими пальцами, удерживая его рядом. - Неужели это конец, Эрик?