CROSSGATE |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » CROSSGATE » - нереальная реальность » I pray the Lord her soul to take
I PRAY THE LORD HER SOUL TO TAKE
[Teenwolf]
Не то чтоб раньше они сильно много или часто общались. Нельзя даже сказать "регулярно". Но они потеряли самого дорогого человека, а общее горе, как известно, сближает...
участники: Лидия Мартин, Айзек Лейхи (Уилл Горски)
время: современность (конец сдвоенного третьего сезона)
место действия: кладбище Бикон-Хиллз
предупреждения: больше страдашек богу страдашек.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/iHn2P.png[/AVA]
На похоронах отца было иначе. Айзек разрывался между сонмом чувств: его переполняло странное, извращенное облегчение, и чувство вины за это облегчение, и скорбь, тоже какая-то странная, периферийная, и вместе с тем смутная радость от того, что все закончилось. Он долго потом пытался разобраться в этих чувствах, найти себя в неожиданно обретенной свободе... На этот раз все было иначе.
Эллисон оставила за собой однозначную, глухую пустоту - Лейхи не хватило бы слов, чтоб описать это состояние, в которое он погрузился с момента, когда увидел умирающую девушку на руках у Скотта. Она не просто ушла, она оторвала от Айзека какой-то необъятный, огромный кусок, позволявший ему жить, дышать, чувствовать. Теперь он определенно "существовал", не более того.
Завтракал в тишине, за одним столом с Арджентом. В каком-то диком отупении выбирал цветы. Ехал на это кладбище. Слушал священника. Смотрел на... на гроб, на толпу людей - одноклассников, друзей, подростков, взрослых, своих, чужих... Не было никакой разницы, что и кого он видит. Ее он не увидит больше никогда. Не прикоснется, не ощутит запах, не почувствует дыхания не коже...
Сидя на аккуратно стриженном газоне перед самой могилой - свежие комья земли, гладкое, как зеркало, надгробие из полимергранита... Только имя, и две даты... Айзек вертел в руках жестянку с колой, не понимая даже, думает он о чем-то, или просто бездействует.
Все уже давно ушли, он слышал только голоса гробовщиков в дальней части кладбища - парни перешучивались, копая очередную яму, в которую погрузятся скоро чьи-то надежды, чья-то любовь, чья-то жизнь. Абсурдно и глупо, - мимолетно думалось Лейхи, - пока кто-то здесь может плакать, эти двое - шутят...
Это собачья, нездоровая преданность - вот так сидеть здесь, перед надгробием. Это от волка, не от человека. Он понимал и это.
Скотт, например, ушел почти сразу - не было в нем, наверное, ничего от пса, потерявшего хозяина. Со Скоттом вообще все было странно: Айзек понимал, что тот имеет право выражать собственную скорбь, как ему там вздумается, но его все равно злило, что МакКолл выглядел отстраненным. Они вообще реагировали по-разному, они были разными людьми - поначалу Скотт болел смертью Эллисон, потом замкнулся; у Айзека, похоже, было все наоборот... Да, может он не выл, когда увидел, что она уходит, но давился душащими слезами; а теперь и слезы не шли. Была какая-то бесконечная пропасть, в которую он постоянно падал - это ощущение падения было намного хуже, чем если бы он истерично рыдал у всех на виду. У любой пропасти было дно.
Еле слышный шорох приближающихся шагов Айзек услышал с опозданием - оглянулся скорее для того, чтоб убедиться, и без того определив, кто именно к нему идет. Лидия умела ходить тихо, как тень, когда ей это было нужно.
Ссутулившись еще сильней, будто пытаясь уменьшиться, сократиться в размерах, Лейхи опустил голову, терпеливо ожидая, пока девушка встанет рядом, или заговорит, или положит на рыхлую землю еще какой-нибудь цветок и уйдет - он бы не удивился и подобному. В конце концов, он никогда не был тем парнем в классе, с которым стремились болтать девчонки. И уж точно это не должно было бы измениться сейчас...[AVA]http://s7.uploads.ru/t/iHn2P.png[/AVA]
Лидия собирала себя по кусочкам.
Ее жизнь медленно рушилась у нее на глазах, и Мартин ничего не могла с этим сделать. Сперва ее покинула Эллисон – ее милая, чудесная Эллисон, ее самый близкий человек, - затем ушел Эйдан. И Лидия не знала, что из этого было хуже. С Эйданом она успела попрощаться, она успела посмотреть ему в глаза и сказать этим взглядом все, что нужно было сказать. Эллисон она не смогла ничего сказать, только кричала, срывая голос, заглушая голоса мертвых, не желая верить им, и разбивала руки о каменные стены, пока где-то рядом ее подруга истекала кровью.
Эйдана его брат хоронил в одиночестве. На похороны Эллисон Лидия не пошла – не смогла пойти. Она до сих пор не верила, что подруга действительно мертва, что она больше не зайдет в комнату, что ее не больше не будет рядом. Что сегодня кто-то опустит деревянный ящик с телом ее лучшей подруги в яму и засыплет ее землей, что кто-то скажет прощальную речь – и вряд ли это будет Крис Арджент, Лидия помнила его пустой и потерянный взгляд, - что толпа одноклассников, которые и не знали толком Эллисон, будет сидеть и изображать фальшивое сочувствие. Все утро Мартин просидела на своей кровати, сжимая в руках пиджак подруги, который та как-то забыла у нее, и молча глядела в стену. Сперва телефон постоянно вибрировал – наверное, это был Стайлз, взволнованный ее отсутствием, - но потом затих.
Лидия не плакала, она только хрипло дышала. Глаза оставались сухими, и это казалось несправедливым, ведь она должна была оплакать Эллисон. Но слезы не текли, и Мартин чувствовала, как внутри все заледеневает. В первую ночь после смерти подруги она не спала, дрожала в объятьях матери и повторяла, что Эллисон мертва. Эту ночь она также провела без сна, тщетно пытаясь переступить через первую стадию принятия смерти и поверить. Это было бесполезно, сознание Лидии отказывалось принять реальность без Эллисон. И сейчас, когда ее подругу хоронили, Мартин все еще не могла плакать.
Ближе к вечеру телефон снова завибрировал – куда более чуткая Кира сообщала, что все уже разошлись и на кладбище пусто. Только тогда Мартин нашла в себе силы встать с кровати и отправиться туда, где нашла свое последнее пристанище Эллисон. Лидия долго сидела в автомобиле перед воротами, не решаясь выйти. Казалось, что если она не видит надгробного камня, не видит могилы, то этого всего не существует, то Эллисон все еще жива.
Как она дошла до ее могилы, Лидия не заметила. Увидела только чью-то фигуру перед надгробным камнем, и только после того, как подошла ближе, узнала Айзека. Она остановилась за его спиной, беспомощно глядя на рыхлую землю, засыпанную цветами. Идти ближе не хотелось – пожалуйста, только не это, пусть все окажется глупой шуткой, глупым сном, - но Мартин глубоко вздохнула и сделала шаг вперед. В сознании эхом зазвучал собственный крик.
Она опустилась на колени перед надгробием, в первый раз за двое суток увидев себя в отражении – на бледном лице темнели круги под глазами, губы же были искусаны (так Лидия заглушала крик в последнюю ночь), - и провела рукой по холодной поверхности. Реальность обрушилась на нее подобно лавине.
Эллисон действительно была мертва.
- Знаешь, - голос задрожал, и Лидия замолчала, собираясь с силами. – Я даже оплакать ее не могу. Глаза сухие и все.
Из ее тела как будто вытащили стержень: Мартин ссутулилась, оперлась о землю руками, стараясь не упасть. Она не ждала от Айзека ответа, где-то на периферии сознания понимая, что ему тоже больно и плохо. Она не могла понять его – все же, Эллисон играла в ее жизни совсем другую роль, - но в эту минуту их объединяла эта потеря.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/iHn2P.png[/AVA]Все переживали горе по-разному... У всех для этого было отведено свое время - у кого-то несколько часов, у кого-то годы, десятилетия. А кто-то жил с этим до самой смерти... Бесполезно было гадать, у как как будет. Лейхи знал, почему он не ушел с кладбища, а вот почему сюда вернулась Лидия...
Пока она стояла за его спиной, Айзек не двигался - где-то на задворках восприятия бродила мысль о том, а была ли Мартин вообще на похоронах?.. Или ее не было?.. Или она все же была, но избирательно слепой Айзек "не увидел" ее, как в первый момент не видел и Стайлза, и Киру?.. И даже Скотта...
Ему тогда вообще казалось, что он один стоит у этой могилы. Если бы не рука Кристофа, сжимавшая его плечо, он бы даже поверил в эту эгоистичную иллюзию.
От Лидии пахло странно - сквозь тонкий аромат духов пробивалось что-то животное, между страхом и усталостью. Впрочем, они все пахли сегодня иначе - слезами, тоской, одиночеством, дорогими, удушливыми ароматами похоронных букетов. Айзек поднял голову, наблюдая за девушкой в отражении, сквозь поверхность натертого до зеркального блеска, темного камня.
В том, как Мартин провела ладонью по надгробию, тоже было что-то... что-то такое, от раздирающей в клочья нежности. Что-то, заставившее Айзека потупиться, и смотреть на срезанные по косой стебли лилий, лежавших к нему ближе всего. Ему было жутко прикасаться к этому ледяному булыжнику, хотя где-то на не-сознательном уровне он бы с удовольствием его обнял - это определенно был день странных желаний, странных запахов и реакций.
- Это ничего... - Голос у Лейхи звучал глухо, хрипло и сорвано. Он последний раз говорил только с Арджентом, когда они только вернулись из полицейского участка в квартиру. Наверное вчера... или позавчера... Айзек совершенно не соображал, сколько дней прошло с момента ее смерти. - Слезы - это только выход для боли... Они только для тебя, ничего больше они не значат... От них легче, но ты вовсе не обязана плакать... - Парень сжал губы, беззвучно дергая язычок крышки на жестянке с напитком.
- Никто не сомневается в том, что ты... что тебе ее не хватает... - Зачем-то добавил Айзек, не глядя на Лидию. "Что ты тоскуешь", так было бы правильней, но слова не шли. Он не понимал до конца, почему вообще сказал это. Как, впрочем, не понимал и тех причин, по которым девушка заговорила с ним - в конце концов, кого должно было касаться, плакала ли она?..
Лейхи понадобилось время, чтоб сквозь неестественный, ватный фон, похожий на "мягкую комнату" в психиатрической клинике, до него дошло, что эти слова могут быть совсем не мимолетным началом разговора (какие уж тут светские беседы), но запредельной откровенностью. За этой фразой прятался весь тот ужас, который Лидия не могла позволить себе ощущать.
Для того, чтоб плакать, нужно было отпустить. Для того, чтоб плакать, нужно было признать, что от тебя ушел дорогой тебе человек, и его уже никем не заменить; что нельзя было набрать номер, или гадать, с кем этот человек проведет свои выходные без тебя. Это все было иначе, потому что это было не "расстаться" - перебить горшки, съехать с квартиры, выбросить открытки и стереть номер телефона. Просто какое-то вероятное, абстрактно чье-то "будущее" перестало существовать. Его больше нет.
Сбивчивые, несвязные ощущения оформились во что-то определенное. Первый раз за эти дни.
Повернув голову, Айзек посмотрел на девушку - как будто увидев ее первый раз в жизни. Его неожиданно оглушило пониманием того, что помимо него в этом мире были еще люди.
Оставив в покое банку с "колой", Лейхи протянул руку, мягко, невесомо опуская ладонь на чужое плечо. Наверное, так же он прикасался к несчастной, глубоко больной собаке в клинике, когда Скотт и Дитон научили его забирать боль. Боясь навредить сильней.
Окружающий мир казался ей нереальным, он казался галлюцинацией, он отдавал привкусом аконитового настоя, который она сама когда-то смешивала под руководством Питера. Жизнь без Эллисон не была жизнью, и Лидия все еще верила, что глупый розыгрыш, что зазвонит телефон и подруга, смеясь, предложит прогуляться по магазинам, а потом устроить девичник, на котором они не будут спать всю ночь.
Все ее иллюзии отныне покоились под темным надгробным камнем и семью футами земли.
Лидия слушала Айзека и была готова цепляться за его голос, словно утопающая за спасательный круг. Он был прав, совершенно прав, слезы вовсе не были чем-то обязательным. Вот только что-то – или кто-то – внутри бился за ледяной стеной, хотел плакать, хотел биться в истерике, ломая вещи и разбивая руки о стену, хотел выплеснуть то отчаяние, что копилось внутри с того момента, как голоса в ее голове в первый раз прошептали имя подруги. Но чтобы избавиться от этой боли, она должна была пропустить сквозь себя это отчаяние. Лидия боялась этого.
Боялся ли своего отчаяния Айзек? Она не знала и не могла представить себе масштабы его потери. Там, в подземных коридорах бывшего лагеря она слышала только вой Скотта и собственный крик, но молчание Лейхи пугало ее куда больше. Она не слышала его тогда, но сейчас на кладбище был только он. Лидия была уверена, что он сидел здесь с момента окончания похорон, не позволяя себе оставить Эллисон одну. Осознание этого было чем-то большим, чем просто болью, оно раздирало на кусочки, рвало и терзало.
Айзек прикоснулся к ней, и Лидия на мгновение почувствовала себя фарфоровой куклой; ей казалось, что Лейхи боится сломать ее. Его рука была теплой, это тепло будто пыталось успокоить ее. Лидия судорожно вдохнула, по холодной коже побежали мурашки, и Мартин задрожала, не в силах посмотреть Айзеку в глаза. Ей было страшно. Она боялась не того, что Эллисон мертва, она боялась увидеть в его взгляде молчаливый упрек и услышать те слова, которые она сама повторяла себе каждую ночь.
Это ты виновата. Это ты не услышала имя Эллисон раньше. Если бы ты только знала, если бы ты только слушала эти голоса внимательнее, ты бы узнала о грозящей ей опасности раньше. Ты бы предупредила ее. Ты бы не попала в эту ловушку, ты бы готовилась, ты не была бы настолько слабой, что тебя пришлось спасать.
Это твоя вина, шепчет ей равнодушный голос, совсем не такой, как те, что говорят в ее голове. Лидия склонна согласиться с ним. Она дрожит под рукой Айзека, она все еще не смотрит на него, только легко сжимает его ладонь холодными пальцами и снова упирается руками в землю. Ей кажется, что она слышит заботливый голос Эллисон, что она чувствует ее прикосновение. Ты в порядке, Лидия?
Она совсем не в порядке.
- Это моя вина, - она шепчет это срывающимся голосом, хотя больше всего ей хочется кричать. Она не хочет слышать Эллисон, она ведь слышит только голоса мертвых. Лидия поднимает взгляд и смотрит на отражение Айзека в могильной плите. Она знает, Эллисон бы не одобрила того, что их – ее и Лейхи – разбивает на осколки ее смерть. Эллисон прогнала бы их отсюда, приказав жить вместо нее.
Лидия совсем не хочет отсюда уходить, и ей кажется, Айзек тоже.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/iHn2P.png[/AVA]Прямо под его ладонью рождалась дрожь - нервная, едва ощутимая, и более ощутимая только потому, что Айзек не ожидал ее почувствовать.
Он все еще хмурился, когда Лидия прикоснулась к его ладони - слегка сжимая, "тем самым" жестом; как бы говоря что-нибудь лживое, вроде "Я в порядке", или "Все нормально". Когда ничего не нормально, и в порядке только уровень кислорода в крови. Когда от этой лжи на самом деле дерет горло и не можешь посмотреть в лицо. Лейхи вновь поджал губы, не спеша убирать руку, не спеша продолжать свой бессмысленный монолог, глядя на девушку, будто ожидая, пока она сама что-нибудь скажет.
И Лидия говорит...
У Айзека перестало хватать сил на то, чтоб сдержать усталый вздох. Он измучился за последние сутки, много сотен раз прокручивая в памяти все, что происходило в тот день. Его природа, искаженная, изувеченная, другая, отличающаяся от природы Скотта, Стайлза, близнецов, Дерека, да кого угодно; его уникальная природа, позволявшая ему прощать отца-садиста и любить его - эта природа позволяла ему не винить в произошедшем никого.
- Ты не виновата. - Лейхи действительно, всерьез так считал. Не пытаясь успокоить Лидию, не пытаясь убедить ее в чем-то. Нет. Он, правда, думал именно так, как говорил ей. - Никто в этом не виноват. - Айзек не смог бы перехватить ее взгляд, потому что все еще смотрел на Лидию, не мигая, тяжело и спокойно.
Он не мог знать, что Мартин смотрит на него в отражении, потому что был занят - расцепив щиколотки, Айзек перешел на одно колено, приподнимаясь, чтоб дотянуться.
Он не сделал бы этого в любых других обстоятельствах. Ему бы это в голову не пришло. Но прямо сейчас ему нужно было обнять Лидию.
Потому что она, наверное, не знала, или не ощущала, но от ее не вырвавшегося крика даже воздух вибрировал. Айзеку не нужно было прислушиваться, чтоб знать, как часто колотится у нее в груди сердце. Он чудесным образом, даже того не желая, слышал, как спирает чужое дыхание. Он не то чтобы сильно хотел всего этого - знать, чувствовать, понимать... Его бы устроило сейчас побыть бесчувственным, неживым предметом. Но он тоже дышал, тоже болел, тоже... кричал, наверное. Где-то под нарастающей коркой отстраненности от этого мира.
Он не то чтоб сильно хотел успокоить девушку... Куда в большей мере Айзеку хотелось ее спрятать. Маленькую, беспомощную и испуганную Лидию, которая ошибочно считала, что от нее зависело все.
- Ты не виновата... - Ему никогда бы в иных обстоятельствах не пришло в голову притянуть ее к себе и обнять.
Если бы Айзек только мог, он бы забрал Лидию на руки, как забирают плачущих детей, чтоб успокоить. Наверное, только в этот момент - сегодня, сейчас - он увидел ее первый раз. Увидел на самом деле. Не просто воспринимая, но принимая ее присутствие в этом мире. Превращая из безликого "человека из толпы" во вполне конкретное лицо, наделяя это лицо личностью, а не только именем.
- От тебя ничего не зависело... - Потому что ни от кого не зависело.
Если в разговоре со Скоттом Кристоф вкладывал в фразу "все случилось слишком быстро" эмоциональное состояние, лишающее возможности рассмотреть, распознать, отреагировать; то Айзек вкладывал в это выражение "мы бы все равно ничего не успели сделать".
- Все случилось слишком быстро. Никто не мог этого предугадать. Ты не могла это предугадать... - Лейхи обнял Лидию за плечи, укачивая, как укачивают острую боль в пораненной руке. Обнял - пряча, согревая, утешая, как мог.
Где-то на периферии сознания Лидия понимает, что Айзек говорит правильные вещи. Где-то на периферии сознания бьется мысль, что Эллисон сама сделала такой выбор, что они бы все равно ничего не смогли, ничего не успели бы сделать. Так сложились обстоятельства. Иногда Лидии кажется, что это – всё это – было неизбежно. Что-то кто-то бы обязательно погиб, с их-то образом жизни.
Лидии малодушно хочется, чтобы это был кто угодно, только не Эллисон.
Разумом она понимает, что она сможет это пережить, что будет время, когда эта всепоглощающая тоска сменится чем-то – сейчас Мартин совершенно не представляет, чем, - и тогда она будет помнить только замечательную подругу, ближе которой не было и вряд ли будет, потому что она уже никогда не согласится на что-то меньшее. Разумом Лидия понимает, что это будет потом. А сейчас эмоции берут верх, и она думает, что "если бы только я услышала ее имя раньше, если бы только была осторожнее, если бы только не дала Ногицуне похитить себя."
Лидия выдыхает и на мгновение замирает в руках Айзека. Она чувствует его тепло, она дрожит, прижимаясь к нему, она чувствует, как что-то внутри ломается и летит в пропасть, как начинает жечь глаза. Лидия делает судорожный вдох и смотрит на Лейхи – так, словно видит его в первый раз в жизни. Она смотрит ему в глаза и видит там даже не пустоту, не тоску, не боль, она видит там куда большее чувство, которому еще не придумали названия. Мартин думает, что даже Скотт не воспринял уход Эллисон так.
Она смотрит Айзеку в глаза, пытается улыбнуться – и нет, она совсем не хочет знать, как со стороны выглядит это подобие улыбки. Глаза все еще жжет, Лидия моргает, пытаясь прогнать это ощущение.
- Я такая эгоистка, - с губ срывается то ли смешок, то ли всхлип. Мартин как никогда остро понимает, что Айзек, как и она, потеряла что-то невыносимо важное, что-то, без чего жить как прежде не просто не получится – а немыслимо. Ей кажется, что она почти слышит то ли вой, то ли крик, пульсирующий под его кожей, отзвуки которого вырываются вместе с его дыханием.
Лидия поддается порыву и проводит пальцами по его щеке, словно пытаясь убедиться, что Айзек все еще здесь, что все вокруг реальность, а не видения; и в то же время словно пытаясь разделить с ним его боль и одиночество. Ей кажется, что так нужно, что так будет правильно. Она опускает руку и отводит взгляд.
Лидии становится легче, но и тяжелее одновременно.
Она впервые в жизни не знает, что нужно сказать, и почти ненавидит себя за это. Потому что Лейхи нашел слова, потому что он утешал ее в то время, когда ему самом нужна поддержка. Мартин чувствует себя совершенно беспомощной, потому что хочет сказать, что от Айзека тоже ничего не зависело, что никто действительно не смог бы этого предугадать – может быть, кроме нее, но смерть Эллисон случилась слишком внезапно, чтобы она услышала - что они бы не успели ее спасти, что даже сверхскорость оборотня не смогла бы опередить демона Они. Лидия хочет сказать, но совершенно не находит подходящих слов.
Впрочем, ведь иногда слова не нужны.
[AVA]http://s7.uploads.ru/t/iHn2P.png[/AVA]Сложней всего не тот момент, когда ты должен вызвать слезы - это сделать как раз просто. Пара рычаговых реакций; нащупать, может быть попасть пальцем в небо; случайным тычком угодить в нужную точку, чтоб слезы пролились и стало легче.
Сложней всего - если не знаешь, что делать с чужими слезами, как утешить, что сказать.
Айзек удивительным образом всегда знал, чувствовал, что именно нужно делать. От чего может стать легче. Всем окружающим, не только Лидии. И сейчас он нашел для себя определенную функцию, тоже. Он делал всем комфортно - не показывался на глаза Скотту, не заговаривал с Крисом без необходимости, не лез ни к кому с тем, что у него самого было на душе. Те несколько фраз, которые он проронил в прихожей Арджентов, были случайностью, результатом его слабоволия, безумной тяжести, разом упавшей ему на плечи, разрывавшей сердце. Никто не обязан был знать или понимать, как он себя чувствует. Но ему было легче от возможности видеть, знать, что он не единственный, кто ощущает эту потерю столь же сильно.
Он обнимал Лидию не потому, что нуждался в этом сам - Лейхи вообще не знал, что ему сейчас нужно, и нужно ли что-то вообще. Ему было неплохо обнимать Мартин, это на мгновение давало ему какую-то иллюзорную цель, странный самообман, что он все еще может влиять на что-то в этой жизни. И уж тем более Айзек совершенно не ожидал, что Лидия предпримет попытку вернуть ему это... сочувствие? Теплоту?.. Он сам не знал, что именно вкладывал в эти свои объятья - хотел ли утешить, или спрятать от горя, успокоить, или еще что-нибудь четвертое, для чего у Лейхи не было даже слов, в которые можно облечь мотивацию. И точно также он не понимал, что вкладывала в это мимолетное прикосновение Мартин.
Неожиданно перехватив влажно мерцающий взгляд, Айзек стушевался, ощущая неловкость (Господи, Господи, Господи, она, наверное, плакала всю ночь; нет, не плакала, дурак, она же сама говорила, что ни единой слезинки) - чужая боль, чужое горе были для него настолько же оглушительны, как пощечина.
Ему неловко видеть Лидию такой, столь близко. Наверное, такой... - беззащитной... Ее видела только Эллисон...
По сердцу снова будто режет серпом, Лейхи нахмурился, всматриваясь в чужое, знакомо-незнакомое лицо, которое сейчас так близко. Прикосновение пальцев заставило его почти вздрогнуть - это содрогание происходит где-то внутри, даже не в мышцах. Удивительно, как у Лидии хватило... чего? Смелости?.. Откровенности?.. Прямоты?.. Чтоб прикоснуться. Не прижаться, прячась, нет - погладить, как гладили бы... ну, уж не Айзека Лейхи, уж точно. Это прикосновение не имело никакого к нему отношения, казалось вырванным из контекста, почти пугающим.
Первый раз в жизни Айзек подумал о том, как же это хорошо, что Лидия не может слышать ритм его сердца.
Так жутко ему было только тогда, возле тачки. Пока он, одетым в костюм Криса, смирялся с необходимостью вести переговоры о продаже безумно дорогой пушки. Когда он сомневался в том, насколько хорошо у него подвешен язык. Когда Эллисон...
Лейхи опустил взгляд. Щека, там, где ее касалась Лидия, горела огнем, как будто пальцы оставили сильные ожоги.
- Все нормально... - Он сам не знал, кого больше он хотел в этом убедить - себя самого, или Мартин. - Все в порядке. - Но ничего не в порядке, и они оба об этом знают. Иначе Лидия не улыбалась бы этой неестественной, неприятной улыбкой.
Айзек бесшумно вздохнул, отпустив девушку, уже ощущая определенную неловкость. Как будто на момент перешагнул грань дозволенного и теперь жалел об этом.
- Знаешь... - Сев на пятки, он повернул голову и вновь взглянул на каменное надгробие. - Мы уедем завтра. Я уеду с Крисом. Во Францию... - Какая разница, зачем он сказал об этом именно Лидии. Ни Скотт, ни Дэрек не знали об этом. Айзек не считал нужным сообщать им об этом. В конце концов, одному он был наверняка неприятен, а второму вовсе не нужен. Так что какая разница...
Может ему хотелось с кем-то обсудить это решение. Может ему хотелось, чтоб его отговорили. Но куда больше ему нужно было, чтоб хоть кто-то знал - Лейхи принял такое решение сам. Разве что обстоятельства его... подстегнули.
И Лидия вовсе не обязана его удерживать, ей просто нужно знать. Этого будет достаточно.
Вы здесь » CROSSGATE » - нереальная реальность » I pray the Lord her soul to take
