Все как обычно.

Сэсил выпивает свою привычную чашку кофе перед зданием радиостанции – с молоком и без сахара – пока смотрит на мерцающие огни на вышке. Два глотка – и огни затухают. Еще один – и те загораются снова заполошными вспышками. Секунд пятнадцать он перекатывается с пятки на носок и обратно – и при этом успевает подумать обо всем и ни о чем сразу. Это тоже своего рода привычно – беспорядочно-выверенный ход мыслей, нестройная вереница всевозможных образов, сменяющих друг друга. Как картинки в чудаковатом калейдоскопе – но и к этой чудаковатой внезапности почти получается привыкнуть.

Все-как-обычно. Сэсил пытается убедить себя в этом вот уже полторы недели, но вместо самовнушения выходит какой-то до ужаса неправдоподобный самообман, который невозможно режет глаза. Периодические сеансы аутотренинга нисколько не помогают – ведь сколько раз ни произнеси, все равно ничего не изменится.

Всекакобычно. Ему хочется так думать. Отчаянно хочется. Хочется настолько, что в какой-то момент голову начинает просто разрывать на части. Или это его самого потихоньку растаскивает по кускам от количества кофеина в организме – ему казалось, что несколько чашек кофе могут хоть как-то спасти положение, но вышло только хуже. Нога нервно дергается под столом в каком-то судорожно-рваном ритме – совсем не в такт играющей мелодии в перерыве на погоду. Этот диссонанс прокрадывается в черепную коробку – и вся эта выверенная и разложенная по полочкам хаотичность превращается в груду чего-то непонятного. Будто кто-то бесцеремонно ввалился туда в своих грязных ботинках, натоптал у порога и пошел ворошить и раскидывать во все стороны. И Сэсил почти может почувствовать, как все это несется вниз по наклонной на бешеной скорости и стремительно летит ко всем чертям.

Всекакобычновсекакобычновсекакобычно. И он может сколько угодно повторять это в своей голове, но с каждым последующим разом смысл становится все более размытым, нечетким, мутным. Это глубоко засело в черепной коробке, обосновалось там надолго и прочно – так, что ничем не вытравить, не вырезать. Даже лоботомия тут будет абсолютно бессильна – это четко и ясно отпечаталось на внутренней стороне черепной коробки.

Все как обычно? Вот уж нет. Уже нет. И вряд ли когда-нибудь будет.

Сэсил комкает в ладони листок для заметок и швыряет тот в сторону корзины – бумажка приземляется где-то возле, присоединяясь к другим своим товарищами по несчастью. Целое войско листков уже пало смертью храбрых и так и не долетело до конечного пункта назначения.

Палмер снова вспоминает этот взгляд – он, кажется, ни на секунду не перестает думать о нем, лишь временами отвлекаясь на что-то другое, да и то ненадолго. Он даже не может сейчас четко воссоздать в памяти это лицо – в голове маячат только эти глаза, в которых чертовски много такого, что сам Сэсил не в состоянии описать словами.

– Все. Как. Обычно, – повторяет он уже вслух, но собственный голос звучит чужеродно и незнакомо. Сэсил откашливается, и в горле уже начинает першить от остывшего кофе на дне картонного стакана.

Кевин. Ке-вин. В своей голове он произносит это имя на самые разные лады, но ничего ровным счетом не меняется – имя превращается в простой набор букв, ничего не значащих как по отдельности, так и в совокупности.  Палмер снова комкает листок для заметок – на этот раз попался желтый – и кидает тот по направлению к корзине. Бумажка рикошетит от стены и, наконец, падает, ударяясь о дно – и в этот момент Сэсил слышит шаги. Шаги, которые словно бы звучат со всех сторон сразу – так, что невозможно определить, откуда же именно они исходят.

В с е  к а к  о б ы ч н о.