Эти месяцы дались Фенрису тяжело. Он не был многоцветной натурой, которая барахтается в эмоциях, как рыба в воде, но умел испытывать чувства разные и сильные. Сейчас в эльфе, как в бочке, был заперт гнев, бродил назойливый страх, царапалось самобичевание, металась надежда, и все это было присыпано стылым беспокойством от бездействия, к которому он был приговорен самовольным уходом Хоука. Фенрис был опрометчив, не заметив в поведении мага ничего странного, когда тот ушел, а когда пришло письмо, сумбурное, бьющее своими открытиями наотмашь и где-то между строк полное разлитой от края до края любви к нему, Фенрису, к покойным родным, к самой жизни, наверное, Хоук едва ли понимал, что это был его лейтмотив, даже когда говорил он о чем-то совершенно ином... Было слишком поздно его догонять. Эльф понимал это, кинувшись по стылому следу, но не в его характере было сдаваться без борьбы.
Он должен был быть рядом с Хоуком, не в нескольких днях пути позади него. Он допустил ошибку и уже после прокручивал их разговор в голове, чтобы заметить признаки, по которым должен был заподозрить неладное еще тогда, чтобы хоть как-то успокоить встревоженный разум. К счастью, в пути ему подвернулась возможность поохотиться, и он сорвал гнев на работорговцах, раздраконив их убежище. Освобожденную кучку городских эльфов Фенрис проводил до ближайшего города.
Как он умудрился прийти в Киркволл с ребенком на хвосте и почему девчонка вместе с ним поселилась в доме Амеллов-Хоуков... Создатель, слишком долгая и слишком банальная история, и волк-одиночка был склонен винить в этом отсутствие Хоука и собственную слабость, говорил себе, что это временное явление, потому что решение было не из лучших. Но пока он не мог ее прогнать или сдать кому-то на руки, уж тем более ведьме, которая, пусть и поумнела с годами, все же оставалась ведьмой крови.
Дом Амеллов, потускневший, опустевший и пыльный, оставался прежним. Фенрис обошел его бегло ради проверки, убедился, что все в порядке. Память любезно освещала темные комнаты, и в груди отдавалось теплом и щемящей тревогой. Это правда, что эльф бывал здесь реже, чем хотелось бы, когда жилье было уютным и ухоженным. А теперь до возвращения Хоука Фенрис был заточен в этом чертоге ушедшего как в наказание за то, что не сумел вовремя просечь его намерения.
Иной раз ему казалось, что он Данариусу сослужил лучшую службу как телохранитель.
Если с Хоуком хоть что-то случится, он себе этого не простит.
Еще он чувствовал себя обманутым.
Еще он ждал, ждал с нетерпением, предчувствием радости и удивительной, свежей тоской. Надо же, они тысячу лет не расставались так надолго, что Фенрис успел позабыть о том, каково это - скучать по нему. Эта мысль отзывалось сладостью, и от ожидания какой-нибудь подлости судьбы она становилась похожа на райскую птицу, готовую в любой момент упорхнуть. От одной мысли о том, что может случиться с Хоуком до его прибытия домой, внутри все холодело.
Фенрис знал страх, много его видов и мастей, его запахи и проблески в чужих глазах, знал страх, от которого каменеют, и тот, от которого бросаются наутек, умоляют, барахтаются, продают все на свете. То, что накатывало, когда он давал волю мыслям, давило всепоглощающей холодной тишиной.
В любом случае, ничто из этого не имело значения, пока клятый маг не доберется до Фенриса, так что эльф не ударялся ни в одну из крайностей. Только спал неважно и ел постольку-поскольку, впрочем, это было привычно.
В ту ночь грозы он тоже не мог уснуть, по крайней мере надолго. Девчонка забылась сразу у него под боком, укутавшись в плащ, оба не привыкли к роскоши и так и спали, как под открытым небом, на полу поближе к камину. Нужды топить в других комнатах не было, да и безопаснее было не светить окна лишний раз, тем более с фронтальной стороны дома. Так что, оставив мелкую посапывать в прежней хозяйской комнате, Фенрис ушел поколобродить в холл. Так и сидел на ступеньках лестницы, когда дверь распахнулась.
Он встрепенулся, сразу узнав силуэт, выхваченный вспышкой молнии, и пусть голос потонул в раскатах грома, его бы Фенрис тоже ни с чем не спутал, уж тем более сейчас. Он перелетел через ступени, едва касаясь их.
- Хоук.
Совсем тихо, на выдохе, вырывая мага из темноты. Эльф был, конечно, тоньше и мельче, особенно с учетом брони, но в его движениях читалась решительность, сила и облегчение: едва он заключил Хоука в объятия, плечи расслабились, и хотя Фенрис держал мага крепко, напряжение, пронизывающее его все это время, ушло, как вынутая игла. Он не ожидал, что целые секунды ему будет достаточно неподвижности, но это было как прийти в себя после шока: звенящая пустота в голове, во всем теле почти дрожь, и лириум светится тихо и настойчиво, как светлячок, и Хоук, живой, горячий, здесь.
