Вопреки расхожим шуткам, которые Фенрис, впрочем, поддерживал, далеко не каждый вечер он проводил в обществе очередной бутылки вина в обветшалом особняке в Верхнем Городе. У него было, как ни странно, время, свободное от смертоубийств и азартных игр в дружеской компании, и эльф научился проводить его с пользой. Собственно, началось все с той книги про Шартана, которую Хоук приволок с очередного приключения - дар, несомненно, от чистого сердца, но бесполезный для беглого раба, так и не научившегося читать. Удивление мага тогда смутило Фенриса, а легкость, с которой он предложил свою помощь в обучении эльфа грамоте, обезоружила его. Прежде он не задумывался, как за все эти годы не притронулся ко многому, что считал символом свободы, к книгам в первую очередь. Шелестящие тайнами, скрытые от любопытных глаз обложкой, пестрящие корешками на чужих полках, недоступные и опасные. У Данариуса была огромная библиотека, и на некоторые тома из его коллекции другие магистры смотрели с нескрываемой алчностью. Шкафы поместья, где теперь жил Фенрис, тоже были забиты сверху донизу книгами, старыми и новыми. Варрик был не только одаренным рассказчиком, но и писателем; Авелин, дочь дворянина, тоже была образованной, а Кунари были готовы начать войну за свое священное писание. Глупо было отрицать значимость и силу слова, нанесенного на бумагу, и до поры до времени Фенрис чувствовал себя беспомощным, как ребенок. К счастью, наличие учителя улучшило его положение, и теперь эльф регулярно наведывался в библиотеку Хоука, чтобы одолжить что-то из рекомендованных им книг. Новые тексты давались Фенрису труднее, а работал он усерднее, чем желал показать, и потому предпочитал заниматься этим в уединении своего жилища, благо гости были крайне редки и знал он их наперечет.
Последнюю, правда, книгу, за которую эльф взялся, вынести из чужого дома ему не позволила совесть: сборник ферелденских легенд и сказок, книга потрепанная по краям, но явно передававшаяся с рук на руки бережно. Наверняка очень редкая в их краях вещь, возможно, подарок Варрика, которому хватило бы и удачи, и зоркости выловить что-то подобное. За книгой этой Фенрис потянулся сам, сам же захотел прочесть, но вот забрать у Хоука не решился. Что бы там ни говорил маг о новой жизни в Киркволле, память о родине была ему дорога, в этом эльф не сомневался.
Поэтому чтению он предавался только в гостях, а чтобы не докучать Хоуку своим присутствием, выбирал время, когда тот уходит по своим делам. Сидеть за столом с книгой эльф так и не привык, да и свет от свечи был слишком тусклым на его вкус, поэтому Фенрис располагался на ковре у камина, скрестив ноги и держа том на коленях. Мало ради чего он снимал когтистые латные перчатки, но книги заслуживали мягких ладоней. Сами сказания неизменно навевали на эльфа задумчивость, одинаково наивные и мудрые. Забавно: Данариус будто в насмешку назвал Фенрисом того, чьи предки содрогались при упоминании Ужасного Волка, а аламарри считали волков посланными свыше защитниками и вожаками людей. Какая ирония, что теперь он следует за их потомком всюду, куда тот позовет.
И не то чтобы он часто засыпал посреди рассказа или вообще имел привычку делать перерывы на сон, но решил прикорнуть недолго, вместо того чтобы тщетно бороться с усталостью. Хоук наверняка вернется поздно, и нет беды в том, чтобы подремать с четверть часа или с полчаса. Фенрис отодвинулся на шаг от камина, привычно свернулся в позу эмбриона, уложив книгу поближе к груди и накрыв ее рукой. Перчатки с лентой покоились возле головы, меч тоже был рядом, а голоса гномов за стеной сохраняли беспечность, и Фенрис погрузился в сон, едва его веки сомкнулись.
Он не знал, как долго спал, но, лишь уловив щелчок двери и звук знакомых шагов, очнулся и поспешил подняться на ноги. Пробуждения его были резки и быстры - старая бойцовая привычка да напоминание об издевках Эдрианы.
- Хоук. Здравствуй, - Фенрис, признаться, испытывал неловкость из-за того, что друг застал его в таком положении у себя дома. Определить, который час, было сложно из-за зашторенных окон, однако огонь в камине заметно утих. - Похоже, я злоупотребил твоим гостеприимством. Прими мои извинения, я был рассеян.
Он потер лоб тыльной стороной ладони и вспомнил, что руки по-прежнему обнажены. Слова вежливости эльф произносил с обычной своей интонацией, не безлико-официально, но уважительно и с присущей его обращению с друзьями простотой. Он мог покинуть поместье Хоука сразу, позволив Гаррету отдохнуть в одиночестве, или остаться для беседы еще ненадолго. Как всегда, готовый ко всему, не расстающийся с броней и оружием даже под крышей дома друга.

Отредактировано Fenris (2015-05-17 23:46:37)

Фенрис замер, чувствуя тепло. Хоук выглядел усталым, на него давно уже наваливались непрошенные заботы, а радости его дела приносили мало. Не нужно было читать по лицам, чтобы знать это, а эльф не отказался от полезной застарелой привычки наблюдать за другими, чтобы предугадывать их шаги. Он видел довольно много.
- Как пожелаешь, - отозвался Фенрис, поднимая с пола книгу. - Я бы солгал, сказав, что беседа с тобой оторвет меня от важных дел, - усмешка, адресованная самому себе и своему образу жизни, беззлобная и спокойная. Эльф аккуратно положил книгу на стол так же, как оставил ее в прошлый раз. И в другой раз до этого, и еще раньше... Хоук бы не узнал, что он бывает здесь, если бы не Орана или Бодан.
Перчатки тускло поблескивали в свете камина. Фенрис поднял и их, поколебавшись несколько секунд: привычнее было бы надеть их вновь, но на это не было причин, кроме обычной предусмотрительности, почти излишней под крышей хоукова дома. И желания закрыть руки Фенрис не испытывал, потому также сложил перчатки рядом со стопкой бумаг.
- Я могу подбросить дров в камин, пока ты сходишь переодеться. Или принести вина, пока ты протянешь ноги у огня, - улыбку чаще можно было скорее услышать в голосе эльфа, чем разглядеть на его лице, но грех было не пошутить сейчас. По многим причинам.
- Богатый событиями день?

Отредактировано Fenris (2015-06-17 01:16:54)

Фенрис кивнул и оставил Хоука одного, чтобы найти эльфийку. Орана, к счастью, не спала и отложила другие дела с готовностью, для нее характерной. Мало кто ценил свое место так, как бывшая рабыня, и в радости, с которой она бралась за поручения хозяина дома, было примерно поровну и благодарности, и доброты. За пару лет свободы она узнала о жизни достаточно, чтобы ужасаться прошлому, поправила здоровье и стала иначе вести себя. Фенрис помнил, какой эльфийка была запуганной и робкой, похожей на постаревшего подростка с детскими глазами, когда ее нашли, как вздрагивала от каждого шороха, но не оборачивалась по-оленьи чутко, как Мерриль, а будто сжималась еле уловимо, как если бы хотела скрыть собственный страх. Фенрис видел такое неоднократно, слишком часто в годы рабства, хоть и сам вел себя иначе: телохранителю не положено проявлять боязливость. Нынешняя Орана ходила с расправленными плечами, искренне улыбалась, а с месяц назад эльф не без удивления услышал, как она мурлчет что-то себе под нос. И, может быть, Хоук многим спас жизни, многих вернул на путь истинный, многим помог, но именно Орана всегда была на виду, и всегда можно было с уверенностью сказать, что для нее перемена была счастливой. Что что-то было сделано абсолютно правильно.
Чувство, которое эта правильность вызывала у Фенриса, заставляло его задуматься.
Когда он вернулся к хозяину дома, тот уже избавился от аммуниции, впрочем, на одежде можно было разглядеть несколько темных пятен крови. Эльф выдернул пробку из первой бутылки вина и протянул ее другу.
- А, пауки и Хоук. Вражда, которой не видно конца, - с совершенно серьезным лицом произнес Фенрис, подвинув к огню один из свободных стульев. - Долго же они заставили тебя ждать, должно быть, драконы неохотно уступают насиженные пещеры.
И пара солидных глотков, чтобы сразу заглушить ощущение, что что-то он делает не так... или не совсем так, как должно.
- Твою книгу я еще не дочитал, - признался эльф, постучав пальцем по темному стеклу. Без привычного звона когтей это было довольно странно, да и собственные руки казались какими-то маленькими. - Но мне она интересна. Язык доступен, но не упрощен. Фрагменты небольшие. И содержание весьма занимательно. Думаю, ты и сам понимаешь, в Империи у ферелденцев репутация... однобокая. Я не припоминаю даже упоминаний о вашем фольклоре, и он оказался гораздо обширнее, чем я мог предположить. Поневоле спросишь себя, что заставило кого-то заняться сбором преданий в таком количестве, - он глотнул еще вина и пояснил: - Я не имею в виду неуважение к наследию предков, но, на мой взгляд, посвятить свои труды и дни этому - крайне эксцентричный выбор.

Отредактировано Fenris (2015-06-17 01:17:38)

Фенрис на секунду ловит пристальный взгляд Хоука и почти сразу безотчетно, инстинктивно отводит глаза. Течение разговора не сбивается, а значит, все в порядке, показалось, может. Это сродни привычке исподволь избегать прикосновений мага: годы прошли, а память об уязвимости и неразрывно связанном с ней чувстве защищенности по-прежнему свежа, иногда подойдешь слишком близко и будто обжигаешься. Можно было позволить воспоминанию поблекнуть, сказать себе: "Это в прошлом", но Фенрис держался за него мертвой хваткой, дал ему выкристаллизоваться и сиять. Это было первое и единственное сокровище, которым эльф владел, первое, что он яростно и трепетно называл своим, пусть даже только мысленно. Его собственная жизнь началась с бегства от хозяина и насчитывала меньше десятка лет, его целью была месть и выживание, и Фенрис не знал, как можно существовать без таких конкретных, жестких разметок будущего. Он чувствовал, что есть и другие движущие силы и что, в отличие от окружающих, он отрезан от них из-за неполноты своего опыта. Неприкасаемый, безликий, вещный раб не мог ощутить себя по-настоящему живым, но и не подозревал, что это такое; беглый эльф видел это у других, но сам двигался в ритме вечной охоты, без передышки и покоя. А потом в руках Хоука Фенрис почувствовал, что он любим, и приоткрылся ларец памяти, и воспоминания затопили его сон. Где-то там, в темной воде, он вновь обрел цельность, дотянувшись до своей прежней жизни, и в ней было столько полноты, столько не облекаемого в слова смысла, что Фенрис очнулся в слезах. Крышка захлопнулась, оставив только чувство утраты, которое тогда казалось нестерпимым. И он снова сбежал, отказавшись даже говорить об этом с тем, кто держал его сердце. Как же, храбрец.
Конечно, он раскаивался. Он был благодарен Хоуку за то, что маг не тревожил недосказанное, упавшее между ними, как тень. Их дружба пережила это, хотя поначалу неопределенность положения мучила обоих, и Хоук будто ждал, что тень уйдет, а она была непоколебима, не ширилась, но и не уступала. Потом Защитник как будто перестал ждать. Фенрису стало как будто легче. Чувство вины не пятнало его искренность, но то, что он не давал воспоминанию угаснуть, накладывало незримую печать молчания на все, что он делал. Со стороны это могло быть и незаметно, но эльф-то знал, когда его поведение и речь лишались непринужденности. Потому он и старался не задевать плечо Хоука, если им случалось сидеть рядом за столом, потому и замирал, не дотрагиваясь, потому читал его книги, пока хозяина дома нет, потому (не всякий раз, конечно, но иногда, когда чутье велит) отводил взгляд почти сразу, как сейчас. Это была цена, которую Фенрис платил за свое сокровище, и торговаться с собой было попросту глупо. Равнодушие к Хоуку было за пределами его возможностей. Оставалось понадеяться, что для окружающих это не было безнадежно очевидно, впрочем, с учетом того, что в свое время едва знавшая Фенриса Мерриль (это вечное дитя, до того бестолковое, что играет с магией крови) раскусила его влюбленность в первые же дни, надеяться было не на что.
Но от тихого смеха Хоука теплеет на душе, и на его усмешку нельзя не ответить зеркальной и столь же искренней, что бы там ни происходило в перемудреной белобрысой голове. Фенрис делает еще пару глотков, слушая друга. Молчит немного. В таких случаях принято поделиться схожим воспоминанием, но крышка ларца все так же равнодушно неподвижна даже в свете хоукова камина. И эльф понимает: даже если бы ему было, что сказать, он не желал бы прерывать ход чужих мыслей. Не желает и сейчас, когда любой ответ кажется слишком неповоротливым и пустым.
- Кому знать, как не ей, - Фенрис осторожен, но говорит спокойно, - хотя порой мы выдаем желаемое за действительное.
Он смотрит на ладонь Хоука на коричневой книжкой обложке.
- Ты скучаешь по нему, - чуть тише. Замечание неразумно: конечно, скучает, и не только по отцу - по всей семье, как может быть иначе? Но эльф не испытывает желания забрать свои слова назад, и они растворяются в воздухе кабинета, в неспешном потрескивании огня, в шумном дыхании мабари.

Отредактировано Fenris (2015-06-18 01:38:13)

- Всё было бы иначе, - в голосе Фенриса звучит твердость, но не ожесточенная, даже не эмоциональная, он лишь констатирует факт, с которым не поспоришь, и потому говорит так уверенно. Это не предположение.
Слушая друга, эльф передает ему бутылку, которая, кажется, стала легкой слишком скоро. Впрочем, это не беда, ведь Фенрис по обыкновению захватил с собой больше.
- То, что вы не попали в Империю, определенно к лучшему, - мрачновато замечает он. - Я уверен, что твой отец был хорошим человеком, и что, будь он жив, ты был бы счастливее. Но это не сделает его всеведущим и всесильным. Никто не знает, каковы были бы последствия его решений, даже ты.
Едва ли это похоже на утешение, да эльф и не желает лелеять старые раны друга.
- Желаемое за действительное, Хоук.
Его дело - честность: пустить свежий ветер и напомнить о реальности, раскрыть окна и вытянуть Хоука из собственной головы, где он нарезает круги по старому маршруту ядовитых мыслей. Насколько проще поверить, что одной перемены в прошлом было бы достаточно, чтобы сейчас все было гладко, насколько приятнее закрыть глаза и представить в мельчайших подробностях, что все хорошо. Хотя бы на несколько секунд увидеть свой мир идеальным. Чтобы на душе легко, чтобы все были живы и здоровы, чтобы не было причин для раскаяния. Фенрис до того сосредоточен на своем ответе, что следующий вопрос застает его врасплох.
- Создатель, нет, - эльф выпрямляется и раскрывает глаза чуть шире. Мысль о детях почему-то его напугала, как если бы он уже подвел их. Сказывалась, наверное, привычка думать о том, что над всем его существованием висел дамокловым мечом призрак бывшего хозяина, и завести семью значило бы поставить кого-то беззащитного под удар... К тому же, в жизни Фенриса не было женщины, которая могла бы навести его на мысли о гнездышке. Его жилище оставалось таким же, как и шесть лет назад, с той же поломаной мебелью, опаленными магией и облитыми вином стенами. Он даже не утруждал себя подбирать осколки стекла тут и там, просто сдвигая их с прохода. Какие уж там мысли о родительстве.
- Зато из тебя выйдет хороший отец, - как ни странно, это эльф подмечал чаще, мимоходом наблюдая за Хоуком. Сделать такие выводы было легко. - Когда-нибудь, когда ты перестанешь говорить "да" в ответ на просьбы незнакомцев о помощи и избавишься от Костяной Ямы, разумеется.
Он потянулся за следующей бутылкой, припрятанной в тени кресла.

Отредактировано Fenris (2015-06-20 00:34:56)

morning moon
Хоуково "это не для меня" похоже на то, как запирают дверь на ночь, и в глазах Фенриса отражается печаль. Страшно слышать подобное от человека, у кторого был дом полная чаша, младшие брат с сестрой, любящие родители, от того, кто каждого члена семьи оберегал, сколько мог. Человека, который умудрился сдружить разношерстную толпу неудачников и превратить их посиделки в самой вшивой таверне Киркволла в ритуал подшучиваний друг над другом и обмена историями. Фенрис не имел опыта семейной жизни, но был уверен, что она должна быть примерно такой, какими бывали иные их вечера. В какой-то момент и это пропало, но был проблеск, когда вокруг Гаррета собрались они все, и каждому нашлось место, и каждому было, чем поделиться с другим. Сейчас этот очаг тепла угас, они редко виделись всей толпой, но сплотить их мог только тот, у кого был этот дар, кто-то, кто был любим с детства и делился этим с ними.
И если семейная жизнь не для Хоука, то для кого же?
Пауза затягивается, маг задерживает взгляд на руках Фенриса так очевидно, что эльф только теперь понимает, что друг, уставший и голодный, уже успел на пару с ним осушить бутылку неразбавленного вина. И все же взгляд его жжется, и Фенрис лишь усилием воли подавляет желание накрыть кисть ладонью другой руки. Отсутствие перчаток стало телесным воплощением открытости, с которой эльф приходит в этот дом. Усилить защиту значило бы удалиться от Хоука, но на это Фенрис ни за что не пойдет. Он и так в тупике, как быть с собой, как занять свое место и не рыпаться, если даже такое размытое и шутливое упоминание каких-то там леди вызывает глухую, но настойчивую ревность. Фенрису не на что претендовать, он сам ото всего отказался, тема закрыта три года тому назад, он никому не соперник, он никто и ему нечего предложить взамен на второй шанс. Свою жизнь, смерть и службу? Все это у Хоука есть и будет, пока он дышит, разве что маг проклянет его и прогонит, но едва ли он поступит с другом подобным образом. Да и велика ли цена этой драматичной готовности умереть за кого-то, если это прочно вбито в голову годами рабства? На Сегероне Фенрис без раздумий спасал жизнь хозяина, не оставляя себе шансов просто потому, что так должен поступить телохранитель. Вряд ли в том, что теперь он ходил за Хоуком по пятам, готовый драться за него насмерть, было что-то удивительное. Свобода выбора позволила ему по-новому использовать старые привычки, но дело не в том.
Допустим, Хоук простил, не отказался от прежних чувств и намерений и готов дать Фенрису новый шанс, что уже было бы по меньшей мере чудом. Может ли эльф обещать, что история не повторится и он не предаст чужое доверие снова?
Создатель, даже укол ревности был с его стороны наглостью, если не хуже. Неблагодарностью. О чем тут думать?
- Возможно, у Бодана полный сундук приглашений на бал. Тех, которые ты никогда не читал и которые теперь не доходят до твоего стола, - шутка такая же ленивая, как у Хоука, и едва ли разряжает обстановку. Неправда, что алкоголь веселит, он лишь усиливает то, что ты испытываешь на самом деле. И Хоук верно подметил, странные темы вечно тянутся за бутылкой вина: Фенрис, выпив, становится честнее в выражении своих чувств и оттого болтливее, и все его исповеди Хоуку начинались этак с середины второй бутылки. Устоять перед вниманием мага невозможно. Невозможно молчать, когда он слушает, насмешливый и готовый сбить пафос шуткой, но куда более чуткий, чем желает показать. Что-то в его манере сообщает разговору простоту, которая позволяет делиться даже наболевшим и тяжким, и с ним Фенрис впервые облекал в слова пережитое, будто наконец делал свою историю реальной. На волне той же легкости эльф прямо озвучивал, что думает о самом Хоуке, и его ответы подогревали безобидное тогда чувство, а оно окрепло и выросло в дикого зверя. Оголодавшего и раненого теперь, и Фенрис слышит его ворчание, чувствует, как оно ворочается, но делает вид, что все в порядке.
Впрочем, это и есть его "в порядке" с тех пор, как он давал себе волю в последний раз.
- За источник и решение всех наших проблем, - соглашается эльф, делает щедрый глоток, запрокинув голову, и передает бутылку другу. На секунду их пальцы соприкасаются, и лириум распознает магию Хоука, нагреваясь мгновенно. Фенрис одергивает руку прежде, чем татуировка начнет сиять, и это еще одна причина, по которой он избегает прикосновений друга. Эта маленькая аномалия, которую они подметили не сразу, стала причиной очередной дурацкой и бесконечно милой шутки, от воспоминания о которой щемит. Лириум Фенриса не отзывается так на магию вообще и не проявляет себя спонтанно в иных случаях, только с Хоуком выдает трепет под кожей. Эльфу удается не привлекать к этому внимания лишь благодаря старой привычке вообще никого не трогать, всем известно, что татуировки так и не зажили.
Какое счастье, что Хоук успевает удержать выскользнувшую бутылку, а Орана стучится с ужином именно в этот момент.

Отредактировано Fenris (2015-06-23 02:06:08)

Появление Ораны позволяет Фенрису незаметно выдохнуть и сложить руки, пару секунд глядя в сторону. Мабари, встрепенувшись, машет хвостом, эльфийка ставит еду, общается с Хоуком, и к моменту, когда приходит черед Фенриса благодарно кивнуть ей, его самообладание уже восстановлено. Тем более, на подносе стоят до краев полные горячим блюда, эльф не помнит, когда и что в последний раз ел, а пахнет ужин просто отлично. Фенрис нарушает этикет и приступает к трапезе едва ли не раньше хозяина, отламывает кусок мягкого хлеба и впивается в него зубами с деловитой хищностью волка, быстро, но без остервенения. Голод в Киркволле для эльфа окрашен безразличием, это голод человека, который занят другими делами, легко ускользающий из внимания и легко утолимый. Явно не то же самое, как когда тебя лишают еды ради смеха. Жаловаться Фенрису не на что, ведь, даже проигрываясь в пух и прах Изабеле, он не прозябал в нищете. Помимо "Висельника" есть места с репутацией более благополучной, впрочем, что душой кривить, мало что сравнится с домашней стряпней Ораны, от такого не откажешься. Хоук, судя по здоровому аппетиту, того же мнения, впрочем, так он ел всегда. На памяти Фенриса слуги жаловались на то, что мастер Хоук ничего не ест, только после смерти Лиандры. Долго. Но всего однажды за эти шесть лет.
Трапеза естественно меняет течение беседы, смягчает заостренное и заглушает еле различимый звон. Напряжение ослабевает, Фенрис улыбается.
- По этим признакам мы все прописались в "Висельнике", друг мой. Кроме Хендиров и Себастьяна, пожалуй.
Углы и потолок кабинета теряются в темноте, и эльф поневоле, возвращаясь мыслями к прежнему разговору, думает о том, что Хоуку слишком часто приходится ужинать здесь в одиночестве. Этот унылый вывод оказывается перечеркнут очень пристальным, ждущим взглядом мабари.
- А у тебя всегда есть компания, верно? - Фенрис усмехается и приподнимает корзинку с хлебом, чтобы найти угощение для собаки. Орана всегда оставляет на подносе с едой какую-нибудь галету, завернутую в персональную салфетку с вышитой на ней косточкой. Эльф уже привык кормить мабари, видит Создатель, он ест в доме Хоука не так уж редко, и вспоминает о том, что лишил хозяина его привилегии (или обязанности, как посмотреть), уже когда радостное хрумканье стихает. С другой стороны, маг явно занят, точно так же уплетая еду за обе щеки. Фенрис улыбается другу и треплет шею довольной собаке, приятно иногда обойтись без стальных когтей.
Эльф всегда любил мабари. Ему нравилось думать, что у них много общего, по меньшей мере его с этой породой роднила легенда о том, как псы ушли от магистров к варварам. Кто-то счел бы такое сравнение оскорбительным, но, глядя в умные черные глаза и видя звериную свирепость в бою, Фенрис думал, что предпочитает больше походить на мабари, чем на запуганных и опустившихся городских эльфов.

Отредактировано Fenris (2015-07-19 22:45:57)

Подкормив собаку, Фенрис может вернуться к еде и сам, на душе стало легче, по правде, он опасался, что момент появления Ораны вышел неловким, но мысленно эльф может щелкнуть себя по носу за самонадеянность. Он усмехается, когда Хоук шутит с Брунгильдой (все-то она понимает), впрочем, мысль о том, что он мог бы оказаться лучшим семьянином, чем Гаррет, кажется нелепой и тает, словно дым. История о Мерриль почти застает Фенриса врасплох, он слушает, продолжая трапезу, понемногу начинает усмехаться, а вскоре улыбается рассеянно, следя за мимикой и жестами Хоука. Может, в их компании Варрик и затмит кого угодно как рассказчик, может, байки Изабеллы острее (и грязнее), сдобренные моряцким жаргоном, а оттого запоминаются лучше, может, Хоук и не замечает сам, но слушать его редкое удовольствие, и понаблюдать тем временем - не меньшее. Голос его плавно меняется от звучного до мягкого, речь то сильная, то вкрадчивая, он легко переходит от театральной расстановки к доверительной естественной речи. То же с лицом, движениями рук, словами, которые он выбирает, и глаза блестят, выдавая вдохновение. Фенрис не может не любоваться им и не может не испытывать благодарность за то, что видит Хоука таким. Обычным, в сущности, таким, какой он есть, но увлеченным, сбросившим бремя тревог на какое-то время, чуть хмельным, довольным и сытым, нашедшим историю, как отличное блюдо для гостя, щедрым и хлебосольным для чужого желудка и чужих ушей. Это приятно и отрадно, и смех летит сам, негромкий, сипловатый, искренний.
Изабелла как-то озадачила Фенриса, лукаво подметив, что тот находит забавными все шутки Хоука, как бы плохи и неловки они ни были. Но эта история была рассказана просто отлично, и на момент, когда маг лепечет, безупречно копируя своим баритоном интонацию и акцент долийки, Фенрис смеется от души, зажмурясь и прикрывая лицо рукой. Давно ему не было так весело.
- О Мерриль, - выдыхает он, когда история заканчивается, успокаиваясь и откинувшись на спинку кресла. - Тридцать три несчастья. Если я соглашусь принять какое-то чудодейственное средство из ее рук, ударь меня посохом, да покрепче.
Что правда, то правда, если бы не Хоук, Фенрис бы с долийкой даже не разговаривал. У них были сложные отношения: не сказать чтобы воин не сострадал ей, но все, что она делала, все, к чему она стремилась, он видел как краткий путь в бездну. Он не имел ничего против нее лично, просто заранее ждал, что близость к ней обернется бедой для всех, кто окажется рядом. В последнее время это ощущение было все сильней, и ее преданность этой эльфийской истории, которая уже не может играть серьезной роли, ничего не может изменить, никому не может помочь - эта преданность походила на одержимость. У Фенриса было очень плохое предчувствие на этот счет, впрочем, он ждал проблем от любого мага. Кроме Хоука, пожалуй, потому что доказательства его стойкости были налицо.
Эльф посмотрел на друга снова, увы, глядеть так же открыто и пристально, как во время рассказа, было уже неприлично, но несколько секунд он мог себе позволить - тоже роскошь. Потянувшись за бутылкой, вскрытой аккурат перед ужином, Фенрис делает щедрый глоток, чтобы развеяться. Да, так лучше, даже спокойнее. От греха подальше он оставляет вино на подносе с едой, прямо посередине, и находит это решение стратегически верным. Дорожит моментом: было бы печально разбить его очередной тоскливой неловкостью перемудреной, беспокойной остроухой головы. Болтовня об общих знакомых и бытовых вопросах сейчас как нельзя кстати, лишь бы не напрягала и не давала заскучать.
- Возвращаясь к началу нашего разговора, я никак не возьму в толк, почему ты просто не избавишься от Костяной Ямы. Продал бы ее - и дело с концом, - он машинально отламывает кусок хлеба, продолжая подчищать запасы еды, пока они доступны - привычка голодного, сытость Фенрис чувствовал примерно так же тупо и отдаленно, как голод. - Я не претендую на звание знатока в таких вопросах, разумеется, - добавил он. Еще бы кто-то спрашивал совета по части бизнеса у эльфа, который не вылезает из долгов.
Иногда ему казалось, что Хоук ходит туда только затем, чтобы собирать снова и снова всю их расползающуюся по Киркволлу компанию, потому что это что-то вроде традиции - идиотской, неприятной дружеской обязанности, которую тем не менее выполнит каждый - и одно это уже ободряет. Не то чтобы прятать вместе труп, скорее как разгребать кучу навоза перед домом.

Отредактировано Fenris (2015-07-19 23:35:41)

- Гобеленов? - Фенрис приподнимает брови, наклонив голову, и насмешливо смотрит на Хоука. - Следы бутылок на стенах драпировать? - он издает смешок, но оставляет эту тему в покое. Для эльфа одинокие вечера протекают в компании вина, угрюмо и вяло, неизбежные мысли о собственной судьбе и глупости вызывают гнев, и никчемная посуда летит в стену. Это привычно, да и на что еще сгодится пустая (или почти пустая) бутылка? Легче не становится, но обычно после этого на смену злобе приходит апатия, и Фенрис отправляется спать. Впрочем, это старая привычка и никого она уже не интересует, а он - он все еще ждет, когда за ним придут, в этих же стенах, где надеялся найти Данариуса давным-давно. Сейчас день его встречи с компанией Хоука кажется бесконечно далеким и похожим на своего рода детство: до чего же Фенрис был наивен тогда! Даже бой с Эдрианой уже подернулся пеплом памяти, и эльф снова по-волчьи оголодал. Он хотел развязаться со старыми долгами, но хозяин все не объявлялся. Все чаще Фенрис ловил себя на инертной и тупой надежде, что этого не случится никогда, что о нем забыли, на него махнули рукой, решили, что Эдриана уже была слишком большой потерей... но в глубине души он знал, что это не так. Не по-тевинтерски.
И тем не менее, горизонт был чист уже не первый год...
- Козу, - туповато повторил Фенрис, глядя на Хоука. Откровенно говоря, смысл его слов доходит до эльфа уже на порядок медленнее, чем прежде, потому что думает он скорее о том, что еще немного - и они столкнутся лбами. - И... дочь? - ожесточенное отвращение, которое проскакивает в его голосе, связано с мыслью о том, что кто-то может добровольно продать собственное дитя в рабство. Эльф не сразу понимает, о чем речь, и сжимает пальцами переносицу, опираясь локтем на стол, закрывает глаза. Сосредоточиться это не помогает. - Быть может, это тонкая интрига, чтобы породниться с благородным Защитником Киркволла.
Голос его выдает: шутка вынужденная и претит Фенрису слишком по многим причинам. Дело не только в ревности, он куда менее озлобленно говорил о приглашениях на бал, которые, в конце концов, были попыткой втянуть Хоука в общество. Но тех, кто гонится за чужой славой и именем через матримониальные сделки, эльф потихоньку презирал, да это и попахивало вещным отношением к другому человеку. И тем более, конечно, нельзя было терпеть подобный практический подход к Хоуку - Хоуку, который был не просто человеком, но прекрасным человеком, да узнав его поближе можно отсыпать ему горы золота за Костяную Яму, возникает только вопрос, почему этого еще никто не сделал.
Потому что они не влюбленные в него пьяницы, напрашивался очевидный ответ.

Отредактировано Fenris (2015-09-08 06:31:33)

Все, хватит. Фенрис решительно берет бутылку и делает несколько звучных глотков, запрокинув голову, до того явно, что выглядит это уже как реплика. Смеяться над историей Авелин и Донника можно сколько угодно, но факт остается фактом: с личной жизнью у этих двоих было не в пример лучше, чем у кого угодно из их маленькой компании. Во всяком случае, так со своей стороны мог сказать Фенрис.
- ...избавление от Костяной Ямы, по крайней мере, начало неплохо приданого.
- Тогда отдай ее мне, - мрачным тоном отзывается эльф, ставя полегчавшую бутылку на место. - Проиграю ее в карты кому-нибудь - и дело с концом.
Неплохой, кстати, план. Если бы он раздал хотя бы половину своих долгов, то остался бы без подштанников и ходил по городу голый. Люди Данариуса нашли бы его в одночасье по негодующим крикам и указующим перстам добропорядочных киркволльцев, а, ну да, заодно и по татуировкам. А потом кто-то спрашивает, как Фенрису не стыдно вечно обещать вернуть деньги завтра... хотя нет, погодите, не спрашивает уже давно.
- Итак, - он кладет ладонь на стол, - у нас есть амбициозная девица с козой, а с учетом твоего везения, она маг крови наверняка. Не женщина - мечта. Избавишься от Ямы, сдашь невесту храмовникам и останешься при одной только козе. Которую при желании можно продать, а можно оставить на молоко и сыр. Выгодная сделка, - эльф разводит  руками - без железа на пальцах все его жесты были на удивление бесшумны, и, опять же, собственные ладони в тонких лириумных прожилках то и дело цепляют непривычный взгляд. - Соглашайся, Хоук.
Создатель, как мы к этому пришли? Здравый смысл подсказывает не пытаться рассуждать логически сейчас, но Фенрис вроде как именно это и делает. И дает Хоуку ошеломительный совет, который на трезвую голову не озвучил бы даже в шутку. А самое ужасное, что и спохватывается точно так же на полном серьезе, как плетет всю эту ересь минутой раньше.
- На самом деле, забудь, что я только что сказал. Если ты сделаешь что-то из этого, я сопьюсь или повешусь, и скорее первое. Я имею в виду все, кроме части, где ты сдаешь мага крови Мередит, это как раз правильно. Да и про козу я вроде всё верно сказал... - он замолкает, понимая, что уж вот это действительно ересь.
- Я... прошу прощения. Мое чувство юмора никогда не было блестящим, а в последнее время, очевидно,  сильно пострадало, - собравшись с мыслями и чуть медленнее говорит Фенрис. Если сосредоточиться, он даже может восстановить свою обычную манеру речи, хороший знак.

Отредактировано Fenris (2015-09-08 07:05:31)