[AVA]http://imageshack.us/a/img69/2103/60326757.jpg[/AVA]
В саду особняка всегда было тихо. Птицы по неизвестной причине перебрались в какие-то другие места, и даже цикады стрекочут тихо и медленно, боясь нарушить общую статичную атмосферу. И уж точно тишину не может развеять заливистый смех. Не теперь, не сейчас. Никогда.
Не в этой жизни.
В гараже опять перегорела одна лампочка; в гараже, несмотря на раннее утро, очень темно. Он ставит машину и вытаскивает из багажника сумки, наполненные овощами, мясом, сыром и пакетами с крупой. Бутылка виски застенчиво прячется между пакетами с молоком: он уже давно устал бороться с Чарльзом. Он просто очень устал.
Лампочку можно было бы поменять, но Хэнк почти не пользуется гаражом, и ему не хочется тратить на это время. Ему давно уже ничего не хочется; эмоции выцвели вместе с фраком, который он надевал на открытие школы, и который он никогда не наденет на выпуск. Хэнк живет по инерции, по привычке, черт знает, по чему и почему еще.
Хэнку кажется, что внутри у него плюс десять по Кельвину и почти абсолютный ледяной ад.
В особняке Ксавьера застыло время. Сезон сменяется за сезоном, дождь градом, град снегом, снег солнцем, солнце снова дождем. В большинстве комнат - сантиметровый слой пыли, в некоторых - штабеля пустых бутылок, на весь дом - одни нормально работающие часы, а дату Хэнк и вовсе узнает в маленьком магазинчике в деревушке, куда он ездит за продуктами. Режим отсутствует как таковой, Хэнк работает когда хочет, спит когда хочет и ест тогда, когда вспоминает, хотя едой старается все-таки не пренебрегать. Иногда Хэнку кажется, что он попал в замок Снежной Королевы, иногда Хэнку хочется кричать и периодически - плакать, раз в пару месяцев Хэнк идет в лес неподалеку от особняка и крушит деревья, а потом напивается и засыпает в своем настоящем облике далеко за полночь, глядя пустыми глазами в окно и видя там до боли знакомые силуэты. Чарльз ничего ему не говорит; Хэнк, честно говоря, даже не уверен, что Чарльз знает.
Чарльзу, в любом случае, пожалуй что наплевать.
Он берет сумки с продуктами и несет их на кухню. Мимо тянутся анфилады пыльных пустых коридоров с завешанными белыми простынями зеркалами. До кухни - восемьдесят девять шагов. Он считал.
Хэнк забрасывает свою карьеру и планы завести семью. Хэнк запирается в лаборатории на несколько суток и в отчаянном творческом запое создает прекрасные вещи, которые никто и никогда не сможет испытать. Хэнк боится вернуться в ЦРУ, Хэнк боится, что после он оттуда не выйдет.
Хэнк боится оставить Чарльза одного.
Чарльзу все равно. Чарльз дает ему право пользоваться собственными деньгами и забывает о существовании подвала с невероятными механизмами, лекарствами и чертежами. Чарльз забывает о шуме, об испорченном кислотой столе времен девятнадцатого века, о вечном отсутствии в доме нормальной посуды.
Чарльз и о Хэнке бы забыл, если б не видел его каждый день.
На кухне нет никого. В смысле, не никого, а Чарльза: кому ж тут еще быть. Это хорошо, думает он, раскладывая еду по местам и пряча бутылку под раковину, где Чарльз ее - конечно - все равно найдет.
Ну и к черту.
Он забывает свое настоящее имя. Кладет документы на самую верхнюю полку, убирает из рамок фотографии, засовывает старые письма в папку с неудачными чертежами. Хэнк - синий зверь, в анфас и профиль похожий на помесь инопланетянина с гориллой и немного на пиздец, чудовище, спрятавшееся под личиной человека, и имени у него быть не может, только звериная кличка. Хэнк говорит это себе перед сном, Хэнк говорит это отражению прошлого себя в зеркале, Хэнк говорит это Чарльзу, который его даже не слышит. Хэнк привыкает, Хэнк забывает, Хэнк занавешивает все зеркала в доме и снова запирается в подвале на несколько дней.
Хэнк хочет забыть вообще все.
Они приходят не ночью, не в кошмарных снах и не в сладких грезах. Они с ним в любую секунду, в любой момент. Хэнк берет в холодильнике колу и видит в дверном проеме белобрысую макушку, заходит не в ту комнату и слышит звонкий девичий голос, находит среди своих записей папку с рисунками. Хэнк перестает покупать колу, заколачивает дверь в комнату Рейвен, убирает рисунки на антресоли и снова добрых два часа громит деревья в близлежащем лесу.
Иногда Хэнк начинает завидовать Чарльзу.
А иногда Хэнк мечтает, чтобы Чарльз тоже исчез. Присутствие в доме другого человека начинает его тяготить, зверь внутри скулит потерянно, а сам Хэнк мечтает оказаться совсем-совсем один. Он запирается в одиночестве, лелеет его, ставит барьером между собой и миром, между собой и прошлым, между собой и жизнью.
Если ты есть, Господи, дай забыть.
Он пытается оттереть от штанины черные следы на уровне выхлопной трубы автомобиля, но в очередной раз лишь размазывает их по ткани. Он вздыхает и начинает готовить завтрак. Штаны можно постирать потом.
А можно и не стирать. Зачем бы?
Коричневая Шевроле Нова, купленная в отделенном от них тысячами световых лет далеком шестидесятом втором, чихает и периодически выпускает чадящий дым - лениво, устало, полусонно, как все в особняке. Нову Хэнк пересобирал по частям несколько раз, менял чуть ли не все от руля и до тормозного шланга. Нова чадит и глохнет временами, и только идиот поедет на ней дальше, чем на пять-десять километров. Но Хэнк никогда и не ездит никуда кроме маленькой деревни неподалеку от особняка. Нова Хэнку вполне подходит.
Жизнь - алгоритм, отработанный до автоматизма. Два раза в неделю ездить в деревеньку за продуктами, раз в месяц заходить на почту и убеждаться, что им по-прежнему никто не пишет, готовить новую порцию лекарства для Чарльза каждые десять дней. Каждые новые сутки наблюдать, как Чарльз умирает. Хэнку кажется, что он - заводная игрушечная обезьянка с двумя литаврами в руках. Хэнк почти с нетерпением ждет, когда завод закончится.
Сегодня утром в деревне он видел человека с длинными рыжими кудрями. Сегодня утром ему было трудно дышать.
У Хэнка не такая уж и плохая жизнь. Отличная просто. Он может делать, что хочет, он не стеснен в средствах, у него огромный дом. У Хэнка нет никаких поводов грустить, у него не жизнь, а мечта. И только за окном сменяются сезоны, погода, дождь градом, град снегом, снег солнцем, солнце снова дождем. Не меняется лишь одно: жизнь. Ста-ти-ка.
Я ученый, мне верить в Бога совсем не положено. Да я и не верю, вроде как.
Если ты есть, Господи. Если ты слышишь, Господи. Дай забыть. Пожалуйста, пожалуйста, дай забыть.

Отредактировано Sean Cassidy (2015-08-07 14:24:49)