С аэропортом Хитроу у Себастьяна были по большей части не совсем приятные воспоминания – однажды, в конце девяностых, пришлось принять участие в антитеррористической акции, когда бойцы Ирландской республиканской армии в течение недели с завидным, достойным лучшего применения, постоянством вели минометный обстрел по зданию аэропорта. С того времени уже много воды утекло, да и с теми ребятами правительству удалось заключить перемирие, но от воспоминаний деться никуда нельзя было. Хоть и аэропорт с того времени значительно изменился, а самого Себастьяна кошмары с участием назойливых призраков прошлого не беспокоили в принципе, но осадок неприятный все же был. Да и потом, уже будучи в отставке, Морана пару раз заворачивали тут чуть ли не у самого трапа, не давая разрешения на полет в самый последний момент – так у него сорвалось несколько полетов в Индию. То ли это были вездесущие загребущие руки отца, который до сих пор никак не мог смириться с «предательством» сына и теперь таким образом пытался держать его в узде, не выходя при этом на контакт; то ли спецслужбы все еще держали его под своеобразным колпаком, не успокоившись даже спустя почти пять лет. И это при том, что Моран особо-то и не светился и вел обычную среднестатистическую жизнь. По общепринятым меркам.
Но Себастьян решил попытать счастье еще раз – в марте Лондон был на редкость унылым. За все то время, что он по долгу службы мотался по восточным странам, Моран почти успел забыть каково это – когда почти перманентно живешь в каком-то аквариуме, где со всех сторон тебя окружает липкая влага, оседающая на легких и не дающая вдохнуть полной грудью. Ему и так было тесно в этом городе с тех самых пор, как он вернулся с последней войны, а еще и эта погода будто сковывала по рукам и ногам, хоть Себастьян едва ли мог назвать себя зависимым от подобных мелочей. Но в Дели сейчас, наверняка, было градусов под тридцать, и отчего-то это невозможно привлекало. Да и на случай поездки у Морана были кое-какие сбережения про запас.
Он был готов уже через пару дней – со сборами не сильно уж и заморачивался, рассчитывая пробыть в Дели хотя бы с неделю. Конечно, если его не завернут в тот момент, когда он уже займет свое место в самолете.
Вылетать Себастьян должен был четвертого марта в 20:45, рейс значился под номером АА6663. Если бы Моран был хоть сколько-нибудь суеверен, то, наверняка бы обратил внимание на комбинацию чисел, приводящую простых обывателей в суеверный ужас. Себастьян же себя к подобным не причислял и едва ли побеспокоился на этот счет. Но только вот какое-то едва заметное, но настойчивое и тревожное чувство на короткий миг проскользнуло где-то на периферии сознания – проскользнуло и пропало, но все же оставило после себя какой-то неприятный налет, гадкое послевкусие, от которого тотчас же захотелось избавиться.
Себастьян привык доверять своим ощущениям, так как они по большому счету никогда его не подводили. Сейчас же он попытался задвинуть их куда подальше, на самую дальнюю полку, но те все равно прорвали оборону в тот самый момент, когда Моран прибыл в аэропорт и понял, что его рейс задержан на час с лишним. Сущая ерунда, и не на такой срок иногда задерживали – но минутка самовнушения и аутотренинга не возымела должного эффекта.
Чувство подступающей тревоги постепенно росло, увеличивалось, как снежный ком, и Себастьяну вдруг захотелось, чтобы на этот раз его шестое чувство дало сбой.

Это гадкое чувство упорно не хотело отступать – напряжение отчетливо ощущалось в воздухе, угрожающе наэлектризованном, словно перед грозой. Последний раз он так себя чувствовал однажды в Косово или в Боснии – он уже не помнил точно – когда численное превосходство противника в какой-то момент грозило нарушить все планы. Сейчас Себастьяна словно бы вновь посетило это ощущение, тревожное и назойливое, но, в то же самое время, удивительно отрезвляющее, заставляющее расставить все мысли по полочкам, а от ненужных избавиться вовсе.
Он не думал, что подобное будет чувствовать здесь, в Лондоне, который в последнее время поражал своей аморфностью. А, может быть, это всего лишь не к месту разыгралась его паранойя. Морану вдруг на какой-то краткий миг показалось, что это именно он теперь оказался по ту сторону прицела, и именно ему сейчас прожигает грудь пресловутая красная точка. Но это ощущение было недолгим – всего лишь секундное замешательство, не иначе.
И он нисколько не прогадал, доверившись своему шестому чувству – на это раз он даже не успел пройти регистрацию. Почти личный антирекорд. Сотрудники службы безопасности были безукоризненно вежливы – как и всегда. Ведь в их интересах было не поднимать на уши весь аэропорт и не наводить зря панику на людей. Себастьян лишь молча пожал плечами и отрывисто кивнул – как и всегда. Он уже знал эту стандартную выработанную схему, согласно которой обычно работала служба безопасности в таких случаях. От него же требовалось лишь не рыпаться и по возможности не идти на конфликт – в любом случае лишние телодвижения были бы бесполезны. Моран, конечно же, мог устроить скандал, как и тот джентльмен с жутким американским выговором, которого завернули вместе с ним – но никакого эффекта это бы все равно не возымело.
Оставалось только ждать. Ждать, пока будут соблюдены все формальности, а потом, когда выяснится, что Морана-то и задерживать было не за что и «видимо, произошла какая-то ошибка», выслушать извинения за доставленные неудобства. Только вот самолет уже к тому времени благополучно улетит без него.
Эта комнатка для допросов могла бы вызвать в Моране чувство ностальгии, если бы не обстоятельства, которые почти с поражающей постоянностью возвращали его сюда. Настолько поражающей, что даже отчасти становилось смешно. Но, судя по всему, он заслужил это своей репутацией – и теперь приходилось за это платить вот таким незамысловатым способом.
Себастьян отбивал пальцами нестройный ритм по столу – скорее, навязчивая привычка, чем признак нетерпения и нервозности – и  периодически косился с легким налетом раздражения на своего коллегу по несчастью, который уже минут семь мерил шагами небольшое помещение, как будто бы это могло хоть как-то помочь в сложившейся ситуации.
Себастьян трезво оценивал все происходящее – уж ему-то, с его внушительным, но местами вызывающим большие сомнения послужным списком, лучше было лишний раз не высовываться – находясь в столь невыгодном положении, он совершенно не хотел накликать себе еще больше проблем. Хотя злость все равно копилась внутри, скручивалась в тугой жгут натянутых нервов, которые Себастьян усмирял филигранно отточенной за все эти годы выдержкой. Внутри у него могла бурлить разгорающаяся Этна – на лице же не отражалось ровным счетом ничего.
– Вы можете перестать мельтешить? Сейчас к нам придут и все объяснят, – Моран позволил шероховатому раздражению проскользнуть в голосе и потер переносицу. Он попытался прислушаться к голосам за дверью, которые то и дело оттуда доносились, но те звучали глухо и неразборчиво. Ожидание, может быть, и угнетало, но не Себастьяна – он лишь медленно выдохнул, откинувшись на спинку стула, и принялся считать про себя. В прежние времена это всегда помогало.

Себастьян успел досчитать до двухсот сорока восьми – а потом стройный выверенный ряд чисел прервался. Работники службы безопасности, наконец, вспомнили о них, хотя Моран был уверен на все сто процентов, что они и вовсе не забывали о задержанных. Он уже бывал здесь довольно часто, чтобы выучить эту схему. Чистая психология и игра на нервах – его коллега по несчастью уже готов был кидаться стульями, чтобы хоть как-то достучаться до служащих аэропорта. А для самого же Морана ожидание, пусть и столь продолжительное и напряженное, не являлось той конечной точкой невозврата, когда контроль терялся окончательно и бесповоротно. В прежние времена приходилось бывать в передрягах и посерьезнее и терпеть нечто гораздо худшее. А то, что он никуда уже не полетит, Себастьян понял еще минут двадцать назад и почти успел примириться с этим фактом.
Он оставался на месте и молча следил взглядом за тем, как другого мужчину препроводили куда-то в другое место – судя по всему, допрашивать их собирались по отдельности. На короткую секунду ощущение подозрительности и какой-то неправильности вновь проскользнуло в мозгу, но вынужденно было исчезнуть в тот момент, когда в комнату вошел еще один человек, коротко и как-то отрывисто представившись. Моран лишь кивнул ему в ответ, выпрямляясь и сцепляя пальцы в замок. Он чувствовал этот взгляд на себе – уже почти знакомый и привычный. В недалеком прошлом таким взглядом обычно на него смотрели люди из спецслужб, которых он перевидал достаточно. Те словно пытались тем самым пробраться в подкорку мозга, прямиком в черепную коробку – чтобы прочитать все потаенные мысли и вытряхнуть все скелеты из надежно закрытых шкафов, естественно, предварительно взломав их. Только взгляд именно этого человека на какую-то долю секунд показался каким-то странным – но Моран списал это все на игру света и уже порядком разыгравшуюся усталость от всех этих свистоплясок. Только и всего.
Себастьян выдержал этот взгляд, всматриваясь так же открыто, почти не мигая. Выжидающе. Он ожидал стандартных и уже порядком набивших оскомину вопросов, которые повторялись из раза в раз и были почти неизменными. Этакий своеобразный День сурка и нескончаемый эффект дежавю в рамках одной-единственной взятой комнатки для допросов в аэропорте Хитроу.
– Да, все верно, – кивнул Моран – уголок рта едва заметно дернулся, стоило услышать имя своего отца, но то было лишь естественным рефлексом на того, кто однажды поставил свою репутацию выше семейных уз. Не то, чтобы Себастьян так уж сильно о них пекся, но прогорклый привкус от всей этой давней истории то и дело все еще чувствовался на языке.
– Цель личная. Обычная туристическая поездка, ничего особенного, – пожав плечами, ответил он, расцепляя пальцы и скрещивая руки на груди. – Какие-то проблемы с моим багажом?
Хотя, Моран уже понимал, что дело отнюдь не в его незамысловатом скарбе, который он собирался взять с собой в Индию – среди его вещей уж точно не было ничего такого, что могло бы вызвать подозрения у службы безопасности. Дело было совершенно в другом – при ином раскладе его вещи попросту бы поворошили и, не найдя ничего, что хоть как-то вызывало бы сомнения, вручили обратно владельцу, отпуская того с миром.
А теперь-то уж Себастьян понимал, что этот случай отличается от тех предыдущих, когда его снимали с рейса перед самым взлетом самолета. Понимал, что вряд ли отделается так просто, но так же осознавал, что это не должно стать очевидным для господина напротив. Да и в очередной раз связываться со спецслужбами не было никакого желания. Поэтому Моран вновь откинулся на спинку стула, не сводя взгляда с Макмиллана, будто всем своим видом показывая, что уж ему-то скрывать совсем нечего. Не в его интересах было сдаваться так скоро.

Себастьян чувствовал накапливающееся напряжение в воздухе, и оно едва заметно искрило подобно электрическим зарядам. Все это дело начинало попахивать керосином – стойко и неотвратимо, и у Морана промелькнула мысль, что уж сегодня-то так просто, как в предыдущие разы, не пройдет. И сейчас все это не было устроено по наводке отца – тот не был столь изощренным по части наказаний за давнишние непослушания. На этот раз дело было абсолютно в другом. И либо об этом просекли спецслужбы, либо какой-нибудь благодетель без имени и фамилии решил таким образом подпортить и так не слишком уж белоснежную репутацию Морана.
Эта история была давнишняя, случившаяся еще в одну из самых первых поездок Себастьяна в Индию. Хоть и официально охота там была запрещена еще в семидесятых годах прошлого века, желающих опробовать подобный вид туризма было довольно много – ушлые местные жители выискивали любую возможность, чтобы вытянуть из богатых туристов как можно больше денег. Нужно было только выйти на определенных людей, оказаться в нужном месте в нужный час и иметь при себе более или менее приличную сумму денег – и вот у тебя уже есть охотничье ружье, провожатый из местных и целые индийские джунгли в распоряжении. И несколько поездок подряд такой трюк всегда прокатывал, и Себастьяну едва ли можно было предъявить какие-либо претензии. Но однажды все пошло не по установленному заранее плану. То ли человек, с которым связался Моран, был не совсем чист на руку, то ли все это было подготовлено для того, чтобы таким образом поймать Себастьяна с поличным, но, так или иначе, ему были предъявлены обвинения в браконьерстве – некоторое время пришлось куковать в Дели, пока в дело не вмешалось посольство Великобритании и Огастес Моран в частности. Это неприятную историю удалось замять, даже получилось сделать вид, что в итоге ничего не произошло, но непосредственные участники всей этой заварушки все равно были в курсе. А впоследствии это послужило одним из поводов тому, что Моран подал в отставку, когда спецслужбы начали под него копать.
Он знал, что однажды это рано или поздно всплывет снова.
Естественно, он уже знал о причине задержания. Моран не был идиотом, и вряд ли бы стал в принципе провозить с собой на другой конец полушария предметы, которые как-либо могли его скомпрометировать. Положение его и так было шатким и неустойчивым. А этот вопрос был с двойным дном. Моран внутренне напрягся, понимая, что выбора особого-то и нет, и весь этот разговор – простая формальность, чтобы вытянуть из него признание. Они и так про него знают всю подноготную.
– У меня есть предположение, но вы лучше скажите сразу, в чем дело, – ответил Себастьян, расцепляя руки и снова начиная отбивать стаккато по столешнице, только теперь уже порядком теряя свое терпение. Он бы предпочел, если бы его сразу скрутили прямо здесь – если на него в действительности что-то имеется – чем сидеть тут и трепаться с сотрудником службы безопасности. Тот вдруг куда-то отошел – Моран подумал, что опять минут на двадцать – но вскоре вернулся, отчего-то изменившись в лице. И причину этого он узнал почти сразу, как только тот вновь сел напротив него.
Себастьян недоверчиво вздернул бровь, пытаясь понять, то ли Макмиллан сейчас так блефует, то ли и правда вляпался в какую-то историю – но, черт возьми, что могло произойти за эти две минуты, во время которых он там с кем-то беседовал? Однако смутная надежда на то, что не придется снова связываться с представителями различных спецслужб, была в данный момент сильнее инстинкта самосохранения. И он решил рискнуть.
– Охотник или нет, но стрелять умею. Если вы, конечно, это имеете в виду, – уклончиво ответил Моран, глядя напряженным взглядом на мужчину.  – На свой рейс я и так уже не особо тороплюсь. А в чем, собственно, дело?
Он понимал, что сейчас бросается в омут с головой, совершенно не зная, где у этого омута дно и есть ли оно вообще. Но отчего-то Себастьяна это волновало не очень сильно – он вдруг ощутил в воздухе едва различимый, но не позабытый запах войны.

Себастьян чувствовал себя так, будто ступал по зыбучим пескам – шаг влево, шаг вправо, и можно сгинуть вовсе, без всякой надежды на благополучный исход. Но именно это каким-то странным образом подстегивало, заставляло то позабытое за все эти годы ощущение разгораться с новой силой – ощущение опасности, скребущее где-то под солнечным сплетением. Адреналин, который искрил где-то на периферии зрения. Это было рискованно – все это предприятие, на которое Себастьян в уме уже давно согласился, но еще не озвучил свой ответ, сквозило чем-то подозрительным, шатким и ненадежным от начала и до самого конца. Хотя, с обеих сторон было не очень весело – либо разборки со спецслужбами по поводу его небольшого незаконного увлечения, либо то, на что его так настойчиво подбивал сотрудник службы безопасности аэропорта Хитроу. Следовало лишь правильно расставить приоритеты и принять верное решение.
Моран же привык все оценивать и просчитывать наперед – привычка, которая стала уже второй натурой. Но сейчас он не знал, чего ожидать от всего этого – в равной степени это дело могло бы оказаться и простой, ни к чему не обязывающей просьбой, о которой можно будет благополучно забыть после ее завершения, и сомнительным делом, от которого в дальнейшем будет еще больше проблем, чем уже есть. Себастьян вглядывался в лицо Макмиллана, но ничего не видел за ним, кроме явной нервозности и легкого оттенка паники – больше ничего, сколько ни силился рассмотреть. Это и настораживало в какой-то степени, но не настолько сильно, чтобы окончательно лишить его желания согласиться на подобное.
Однако сомнений все еще было великое множество – они, подобно рою неугомонных пчел, кружились в голове, сталкивались друг с другом, вызывая тем самым налет легкого раздражения. Но, тем не менее, Себастьян в итоге согласился. Молча выслушал сбивчивый и невнятный рассказ про пантеру, с какого-то черта взявшуюся в Лондоне – бровь Морана при упоминании об этом скептично поползла наверх, но он ни слова не произнес, глядя на Макмиллана прямо и неотрывно. Будто все еще пытаясь разглядеть во всем этом какой-то подвох, едва заметную, но подозрительную деталь, которая могла бы удержать его от согласия на это дело. Но Себастьян ничего не видел. Чистый белый лист – и либо подвоха действительно не было, либо тот был настолько очевиден, что Моран даже не мог его разглядеть.
Он согласился, и тем самым в прямом смысле расписался в собственном согласии – рука на долю секунды замерла над бланком, а потом без промедлений вывела подпись в правом нижнем углу. В этот момент Себастьян понял, что теперь-то уж назад дороги нет. Когда ему вручили бумажку с нужным адресом, на границе сознания мелькнула мысль о том, что все это ничем хорошим не кончится. Но эта мысль мелькнула и пропала без следа, потому что то ощущение нахлынуло на него снова еще более отчетливо, чем до этого – ощущение, которое неотступно следовало за ним по всем горячим точкам на протяжении многих лет. И Моран не мог позволить себе так легко и кощунственно задавить его в себе.

Район, нужный Себастьяну, находился в пригороде Лондона – тихий и, казалось, почти необитаемый, если не считать редких огоньков светящихся окон. До ближайшей станции Моран доехал на такси, а оттуда уже пешком добрался до нужного дома – действовал по инструкциям, хотя и не думал, что за ним кто-то действительно будет следить.
Ощущение тревоги разрасталось внутри, но было переносимым и почти незаметным – Себастьян больше был озабочен тем, чтобы не запутаться в хитроумной и непонятной нумерации домов. Нужный нашелся только со второго раза – неприметный среди остальных, он серел на фоне почти кромешных сумерек, освещенных лишь несколькими тусклыми фонарями. Звонок Моран не нашел, а на стук никто не ответил – он на пробу толкнул дверь, и та поддалась без всякого труда. Себастьян помедлил несколько секунд, но потом все-таки прошел в дом – половицы слегка скрипнули под ногами, и Моран замер посреди небольшого холла, прислушиваясь к звукам. Тишина стояла почти звенящая – несколько долгих секунд прошли в ней, а потом Себастьян все-таки решил подать голос:
– Эй, кто-нибудь есть?

Его собственный голос провалился в густую тишину, отозвавшуюся эхом – никто не ответил ни через десять секунд, ни через минуту. Моран стоял некоторое время в холе, все еще прислушиваясь  и словно пытаясь различить в этой тишине отголоски чужого присутствия. Все это начинало настораживать, заставляя внутреннюю тревогу разрастаться в размерах – начало всего предприятия было крайне сомнительным и туманным, но Себастьян понимал, что завязка положена, и уже никуда не деться. Не в его привычке было вот так бросать дело – даже не на полпути, а в самом его начале.
В кармане куртки с тихим жужжанием завибрировал мобильник. Номер был незнакомый, и Моран некоторое время помедлил прежде, чем ответить на звонок. На том конце провода послышался уже знакомый голос, нервный и сбивчивый – Себастьян подумал о том, когда успел дать Макмиллану свой номер телефона, но потом стало как-то не до этого. Голос не предвещал ничего хорошего – ощущение того, что все это дело вскоре понесется по наклонной или резко завернет не туда, становилось все более навязчивым и неприятным. Ему вдруг захотелось послать этого Дэвина куда-нибудь далеко и надолго, но осознание того, что он, в общем-то, не в том положении, чтобы сейчас умывать руки, нещадно давило.
– Да, я его видел, – кивнул Себастьян и подошел к окну, из которого легко прослеживался вид на эту грандизно-вычурную махину. Это «где-то там» его не очень сильно обнадежило – скорее, наоборот, дало понять, что простой эта «охота» уж точно не будет. Хоть и не джунгли, но поиски хищной кошки в огромном доме – тоже занятие не из легких. Следуя указаниям, Моран шагнул к комоду, открывая ящики, в верхнем ключей не было – нашлись в нижнем среди кучи непонятного барахла.
– Хорошо, я понял, – коротко ответил Себастьян, нажимая на отбой, и перепроверил свой Глок, заткнутый на пояс, прежде чем выйти из дома – в этом деле больше бы услужила хорошая двустволка, но расхаживать с ней по Лондоне было бы опрометчивым поступком с его стороны. Приходилось довольствоваться такой альтернативой. А потом телефон снова завибрировал, теперь оповещая об смс – Себастьян вздернул бровь, думая над тем, а зачем же уточнять такие детали, если пантера в доме одна и спутать ее с какой-то другой – довольно тяжелая задача, но лишь пожал плечами, убирая мобильник обратно в карман.
На улице было все так же тихо – казалось, даже тише, чем было до этого. По мере того, как Моран приближался к дому, ощущение неправильности всей ситуации все никак не отпускало – и дело было совсем не в каких-то там вопросах морали и прочей ерунде. Себастьян чувствовал какой-то подвох во всем этом, стойкое ощущение чего-то не особо приятного – но пока что не настолько сильное, чтобы откосить на полпути. Ключи подошли, и замок поддался без особого труда – хотя Себастьян думал, что именно в этом и будет подвох, а взламывать чужое жилище как-то не особо хотелось. Оказавшись внутри, Моран невольно поморщился от концентрации вычурности и помпезности на квадратный метр жилища, начиная от канделябров и заканчивая тяжеловесными шкафами с резными дверцами. В доме было тихо – Себастьян прошел вглубь, выходя в холл, где находилась широкая лестница, ведущая на второй этаж. По правую сторону была арка в гостиную, а по левую сторону – дверь с вставками из красного дерева и позолоченными ручками – за ней, наверняка был кабинет.
Моран решил начать поиски животного с первого этажа – вряд ли пантера могла начать обследовать и второй этаж – но вдруг напряженно замер, заслышав шаги на лестнице. Совсем не кошачьи, а тяжелые и гулкие, принадлежащие человеку. Хозяин жилища? Но, вроде бы, его уверили в том, что в доме никого нет – а кроме него кто еще мог бы быть здесь?
– А? А ты кто еще, блять, такой? – голос резанул по ушам резким испанским акцентом – Себастьяна обнаружили, но он особо-то и не пытался скрыться. – Это моя точка, я пришел сюда первым – либо вали отсюда, либо вынесут вперед ногами! – и, прежде чем Морана успел хоть что-то ответить, мужчина без лишних церемоний потянулся к пистолету на своем поясе. Себастьян медленно отступил на пару шагов назад, поднимая руки. Все начало разворачиваться совсем не так, как предполагалось, и нужно было срочно что-то предпринимать, дабы не дать своим же собственным мозгам размазаться по стенке.
– Эй, спокойно, попридержи коней! Я не… – договорить фразу не получилось – взгляд вдруг зацепился за чужое предплечье, на котором даже в темноте можно было различить татуировку в виде лотоса.
Все вдруг сложилось точно по схеме, и стало понятно, почему от мерзкого ощущения тревоги так свербило внутри все это время – никакой пантеры изначально и не было.
– Да мне плевать, что ты там «не», вали, я сказал! – «пантера» явно не была настроена на беседу и была на редкость несговорчивой – рука с пистолетом вскинулась, и Себастьян едва успел пригнуться – пуля просвистела где-то сбоку и застряла в деревянной панели на стене. Либо мужик  хреново стрелял, либо это ему так чертовски повезло. Хотя, вряд ли в планах грабителя вообще было кого-то убивать по ходу дела – в том, что перед ним сейчас стоял вор, не было никаких сомнений.
Бежать было особо некуда – до задней двери далеко, а главный вход, наверняка, заперт. Пока Моран обдумывал план отступления, очередная пуля просвистела в опасной близости от его головы. Он метнулся в сторону, попутно выхватывая из-за пояса Глок – краем уха он слышал проклятия на смеси английского и испанского, что сыпал на него мужчина – и отступил в гостиную, пока тот пытался совладать со своим пистолетом. Моран понимал – если так продолжится и дальше, то в итоге эта пальба не останется никем не замеченной – это в лучшем случае. В худшем – один из них будет с простреленной башкой, а себя Себастьян в роли хладного трупа никак не представлял. Расправиться с пантерой – ведь таким было изначальное указание?
В голову ударило позабытым ощущением жгучего адреналина, а все ненужные мысли, на удивление, исчезли, как бывало всякий раз, когда под прицел попадал нужный объект. В паузе между односторонними выстрелами, Моран выпрямился, вскидывая руку с пистолетом, и, прежде чем мужчина успел среагировать, без лишних промедлений выстрелил ему прямо в голову – он, в отличие от своего оппонента, не позволял себе такую роскошь, как промахи, и потому не разменивался на них. Мужчина упал на пол грузно, с глухим стуком об пол. Моран перевел дыхание и медленно подошел к трупу, словно все еще думая, что тот поднимется на ноги. Но он лежал неподвижно, а под ним растекалась кровавая лужа.
Себастьян понял, что его крупно наебали. Понял еще тогда, когда увидел эту чертову татуировку. Внутри все слегка потряхивало, но его руки не дрожали, когда он доставал мобильник – старые привычки и рефлексы делали свое дело. Номер Макмиллана ожидаемо был «вне зоны доступа» – Моран набрал его номер еще пару раз и сдавленно чертыхнулся сквозь зубы. Однако оставаться тут точно было нельзя.
Он спрятал пистолет и направился к черному выходу – подумал и тщательно вытер ручки двери, ибо сам больше ни к чему не прикасался. Мозг работал четко и слаженно, никакого помутнения этот эпизод не вызвал – лишь нервы звенели, натянутые до предела, а сам Моран был готов сейчас из-под земли достать этого Макмиллана. Только вот, где его теперь искать – это был главный вопрос.
Возвращался той же дорогой, что и добирался до особняка – то и дело названивал Макмиллану, но механический голос упорно твердил о том, что тот находится вне зоны действия сети. Инстинктивно Себастьян оборачивался по сторонам, но дом находился в отдалении от всех других и едва ли кто-то мог обратить внимание на звуки выстрелов. В это время годы людей здесь было немного.
Он дошел до того домика – вдруг вспомнил о том, что у него все еще были ключи, и одновременно с этим в голове всплыли слова Макмиллана о том, что тот будет ждать его там. Дохлый номер, вряд ли бы на это можно было полагаться теперь, но вернуться туда все-таки стоило – не таскать же с собой ключи.
Дверь все так же была не заперта – Моран вошел в дом и решительно направился все к тому же комоду, чтобы положить ключи на место, но вдруг отчетливо почувствовал чье-то присутствие. Неслышимое, но оно ощущалось так явственно, что его едва ли можно было назвать ошибочным. Себастьян вдруг зачем-то решил снова набрать номер Макмиллана – в трубке послушались гудки, а через мгновение где-то в соседней комнате раздалась переливчатая трель звонка.

Это совершенно точно не было слуховой галлюцинацией, вызванной на фоне стресса – в соседней комнате действительно звучала музыка, и ему это никаким боком не чудилось. Моран положил ключи на комод и замер, прислушиваясь – телефон, тем временем, продолжал звонить, разрывая почти полную тишину, в которой до этого он слышал лишь собственное дыхание.
Под ногой едва слышно скрипнула половица, когда Себастьян решил все-таки зайти в комнату – в любом случае, скрывать свое присутствие было уже бесполезно, да и за звуками мелодии скрипа все равно не было заметно. Моран замер в дверном проеме, напряженно глядя на того, кто сидел в кресле. Он едва ли мог разглядеть этого человека – хоть умом он и понимал, что это был тот тип Макмиллан. Больше и некому было, в общем-то.
Себастьян насторожился, услышав вдруг чужой голос – вроде бы точно такой же, какой он слышал сегодня по телефону, но тон его был другой – более уверенный и твердый, совершенно не вяжущийся с тем образом, который сложился в голове после той встречи в аэропорту. Такой голос вполне мог бы принадлежать тому, кто сумел провернуть подобный трюк, и в нем Моран был основным действующим лицом, добровольно-принужденным ассистентом из зала, который в итоге и провернул все, пока иллюзионист стоял за кулисами и наблюдал за всем этим действом, никем не замеченный.
Музыка вдруг резко прекратилась, и по ушам ударило внезапно навалившейся тишиной. Моран невольно прищурился, когда мужчина поднялся с кресла, и попытался рассмотреть в вязком полумраке черты чужого лица, хотя, в общем-то, не было никаких сомнений в том, что перед ним тот же самый человек, что беседовал с ним в комнатке для допросов аэропорта Хитроу.
– С животными иногда бывает куда сложнее. Другое дело, что люди умеют пользоваться оружием. Или не умеют – но тем хуже для них, – скрестив руки на груди, ответил Себастьян, глядя прямо на своего собеседника, хоть в почти полной темноте его лицо не было отчетливо видно.
Моран знал, что этому Макмиллану – а может и не Макмиллану вовсе, черт знает, как того могут звать на самом деле – уже доподлинно известно, что в том особняке по соседству валяется мертвый мужик с простреленной башкой. Все это напоминало какой-то гребанный голливудский боевик – только вот реальность на деле могла оказаться куда более суровой и непредсказуемой. Себастьян пока не знал о том, какую же, собственно, цель преследовал этот мужчина и какие у того были мотивы. Но, в конце концов, у самого Морана все еще есть при себе пистолет.
– Конечно, мне приходилось расправляться с добычей и покрупнее. Но, чаще всего, не с такого близкого расстояния.
Себастьян привык к тому, что его цель – всегда в отдалении, всегда в неведении, что в ее затылок вот-вот прилетит пуля. Это в какой-то степени избавляло от ответственности – не полностью, но создавало хоть какую-то иллюзию. Однако моральные вопроса такого рода в большинстве случаев Морана не особо беспокоили. Поначалу о таком особенно и не было времени думать, а потом – уже вошло в привычку. Выверенная и устоявшаяся с годами, она позволяла не зацикливаться на том, что ты на самом деле совершаешь – осознание, может, и было, но всякий раз Себастьяну удавалось его задавить еще в самом зародыше и не дать прогрессировать. А потом оно и вовсе в какой-то момент замолкло насовсем.
– И как это все понимать? Вы, кажется, были уверены в том, что оттуда выберусь только я? Или я ошибаюсь? – вздернув вопросительно бровь, спросил Моран.

Себастьян чувствовал себя так, будто в любой момент ему снова пришлось бы ринуться в бой. Он понимал – то, что случилось всего лишь каких-то десять минут назад в особняке неподалеку, было обычной прелюдией, разминкой, эдакой проверкой на вшивость, которую Моран, судя по всему, прошел. Только вот он еще не был уверен, радоваться ли этому факту или же все-таки стоит насторожиться. Хотя, он и не переставал расслабляться с той самой секунды, как еще днем получил от Макмиллана бумажку с адресом, с тех пор, как попал в этот небольшой домик и достал из старого комода ключи от особняка по соседству – с этого места начался отсчет чему-то странному, с которым Себастьяну раньше не приходилось сталкиваться, даже несмотря на свой более чем богатый опыт.
У него никогда не было проблем с этим – ни в самый первый раз, ни в последующие несколько десятков – если не целую сотню. Когда ему впервые сказали спустить курок – Моран спустил его, не задавая лишних вопросов и нисколько не колеблясь. С самой первой секунды ему было абсолютно все равно, кто находится перед ним: тренировочная мишень или же афганский моджахед – для Себастьяна они имели одинаковую ценность. А, точнее, никакую. Люди имели поразительное свойство обезличиваться и обесцениваться, стоило им только попасть под прицел – а сам Моран не обременял себя ненужной рефлексией и двойственными вопросами морали.
То, что произошло сегодня, откликнулось каким-то смутным и почти позабытым ощущением. Кровавый эффект дежавю со звуком оглушительного выстрела. Сработал давний рефлекс – спустить курок до того, пока тебя не прикончили первым. Моран почти не думал – умирать как-то не входило в его планы, а эта «пантера» была крайне нерасторопна, да еще и к тому же стреляла на редкость хреново. Всего лишь фактор естественного отбора – либо ты, либо тебя. Себастьян всегда предпочитал первый вариант, потому что второго для него не существовало в принципе.
Пока Моран вслушивался в чужой голос, который в вязкой тишине звучал как-то вкрадчиво, он думал о том, несколько хорошо этот Макмиллан (а Макмиллан ли вообще, к слову?) осведомлен обо всех деталях его жизни. Сам же Себастьян ровным счетом не знал ничего о своем собеседник – в свете последних событий едва ли можно было продолжать думать, что перед ним штатный работник Хитроу. Это незнание заставляло его настороженность обостряться все сильнее.
Моран слушал молча – только лишь дернулся уголок рта от очередной фразы, брошенной вскользь, но именно она, как нельзя лучше, описывала все то, что с происходило с Себастьяном все это время, что он проводил на гражданке. А, точнее, бесцельно прожигал. Эта его нынешняя жизнь напоминала ему какой-то бесконечный промежуточный пункт – хотя Моран знал совершенно точно, что этот промежуточный пункт является его конечной станцией.
Знал до этого самого момента.
Он уже прочувствовал этот позабытый привкус войны в тот момент, когда пустил пулю в лоб тому домушнику. В прежние времена приходилось охотиться на добычу и покрупнее, но спустя столько лет Себастьяну хватило этого одного выстрела, чтобы понять – без этого ему вряд ли удастся прожить. Просуществовать – может быть, но такая перспектива его не прельщала.
Моран внимательно проследил взглядом чужое движение, понимая вдруг, что уже давно дал на все согласие – еще до того, как сам осознал это в полной мере. Терять ему все равно было нечего – а, согласившись, он вполне мог заново приобрести то, что считал уже давно утерянным. Если все это, конечно, не было очередным блефом. Но, судя по всему, с шуточками уже давно было покончено.
– Это недоразумение вполне бы могло меня прикончить – если бы, конечно, не стреляло, как старая бабка, – коротко усмехнувшись, отозвался Моран, привалившись плечом к дверному косяку и все так же не спуская глаз со своего собеседника. – Но до того, как я окончательно соглашусь, я могу узнать ваше имя? Вряд ли старина Дэвин провернул бы подобное.